Российские либералы кадеты и октябристы 6/10

Сперва-о политике общества, а потом о политике власти.

Политика общества определяется тем духом, который обще­ство вносит в свое отношение к государству. В другом месте я покажу, как, в связи С разными влияниями, в русском обществе развивался и разливался враждебный государству дух. Дело тут вовсе не в революции и «революционности» в полицейском смысле. Может быть революция во имя государства и в его ду­хе; таким революционером-государственником был Оливер Кром­вель¹¹⁰, самый мощный творец английского государственного мо­гущества. Враждебный государству дух сказывается в непонима­нии того, что государство есть «организм», который во имя куль­туры, подчиняет народную жизнь началу дисциплины, основному условию государственной мощи. Дух государственной дисципли­ны был чужд русской революции. Как носители власти до сих пор смешивают у нас себя с государством, так большинство тех, кто боролся и борется с ними, смешивали и смешивают государ­ство с носителями власти. С двух сторон, из двух, по-видимому, противоположных исходных точек, пришли к одному и тому же противогосударственному выводу.

Это обнаружилось в «забастовочной» тактике, усвоенной себе русской революцией в борьбе с самодержавно-бюрократическим правительством. Основываясь на успехе, который имела стихий­ная «забастовка», повлекшая за собой манифест 17 октября, стали паралич хозяйственной жизни упражнять как тактический прием. Что означала эта «тактика»? Что средством в борьбе с «прави­тельством» может быть разрушение народного хозяйства. Извест­ный манифест совета рабочих депутатов и примкнувших к нему организаций призывал прямо к разрушению государственного хо­зяйства.

Теперь должно быть ясно, что эти действия и лозунги не были «тактическими ошибками», «нерассчитанной» пробой сил и т.п. Они были внушены духом, враждебным государству, как та­ковому, потому что они подрывали не правительство, а, ради подрыва правительства, разрушали хозяйственную основу государ­ства и тем самым государственную мощь.

Эти действия и лозунги были внушены духом, враждебным культуре, ибо они подрывали самую основу культуры - дисципли­ну труда. Если можно в двух словах определить ту болезнь, ко­торою поражен наш народный организм, то ее следует назвать исчезновением или ослаблением дисциплины труда. В бесчис­ленных и многообразных явлениях жизни обнаруживается эта болезнь.

Политика общества и должна начать с того, чтобы на всех пунктах национальной жизни противогосударственному духу, не признающему государственной мощи и с нею не считающемуся, и противокультурному духу, отрицающему дисциплину труда, противопоставить новое политическое и культурное сознание. Идеал государственной мощи и идея дисциплины народного тру-

147

да-вместе с идеей права и прав -должны образовать железный инвентарь этого нового политического и культурного сознания русского человека.

Характеризуемая таким образом правильная политика обще­ства есть проблема не тактическая, а идейная и воспитательная, на чем я уже настаивал в своей статье «Тактика или идеи?»*. Великая Россия для своего создания требует от всего народа и прежде всего от его образованных классов признания идеала го­сударственной мощи и начала дисциплины труда. Ибо созидать Великую Россию - значит созидать государственное могущество на основе мощи хозяйственной.

Политика власти начертана ясно идеалом Великой России. То состояние, в котором находится в настоящее время Россия, есть - приходится это признать с величайшей горечью - состоя­ние открытой вражды между властью и наиболее культурными элементами общества. До событий революции власть могла ссы­латься-хотя и фиктивно-на сочувствие к ней молчальника-на­рода. После всего, что произошло, после первой и второй Думы, подобная ссылка невозможна. Разрыв власти с наиболее культур­ными элементами общества есть в то же время разрыв с наро­дом. Такое положение вещей в стране глубоко ненормально; в сущности, оно есть тот червь, который всего сильнее подтачива­ет нашу государственную мощь. Неудивительно, что политика, которая упорно закрывает глаза на эту основную язву нашей го­сударственности, вынуждена давать лозунг: «будем вести себя смирно». Государство, которое разъедаемо такой болезнью, может сказать еще больше: «будем умирать». Но государство сильного, растущего, хотя бы больного народа не может умереть. Оно дол­жно жить.

Положение осложняется еще разноплеменностью населения, составляющего наше государство. С одной стороны, если бы на­селение России было одноплеменным, чисто русским, существо­вание власти, находящейся в открытом разрыве с народом, вряд ли было бы возможно. С другой стороны, наших «инородцев» принято упрекать в том, что они заводчики революции. Объек­тивно-психологически следует признать, наоборот, что вся наша реакция держится на существовании в России «инородцев» и им питается. «Инородцы» - последний психологический ресурс реак­ции.

Из вопросов «инородческих» два самых важных - «еврейский» и «польский». Рассмотрим их с точки зрения проблемы русского могущества.

По отношению к вопросу «еврейскому» власть держится «по­литики страуса». Она не признает предмета, которого не желает видеть. Центр тяжести политического решения еврейского вопро­

* Русская мысль. 1907. Август. 148

са заключается в упразднении так называемой черты оседлости. С точки зрения проблемы русского могущества, «еврейский воп­рос» вовсе не так несуществен, как принято думать в наших soit-disant* консервативных кругах, пропитанных «нововременством». Если верно, что проблема Великой России сводится к нашему хозяйственному «расширению» в бассейне Черного моря, то для осуществления этой задачи и вообще для хозяйственного подъ­ема России евреи представляют элемент весьма ценный. В том экономическом завоевании Ближнего Востока, без которого не может быть создано Великой России, преданные русской государ­ственности и привязанные к русской культуре евреи прямо неза­менимы в качестве пионеров и посредников**. Таким образом, нам, ради Великой России, нужно создавать таких евреев и ши­роко ими пользоваться. Очевидно, что единственным способом для этого является последовательное и лояльное осуществление «эмансипации» евреев. По существу, среди всех «инородцев» Рос­сии-несмотря на все антисемитические вопли-нет элемента, который мог бы быть легче, чем евреи, поставлен на службу русской государственности и ассимилирован с русской культурой.

С другой стороны, нельзя закрывать себе глаза на то, что та­кая реформа, как «эмансипация» евреев, может совершиться с наименьшим психологическим трением в атмосфере общего хо­зяйственного подъема страны. Нужно, чтобы создался в стране такой экономический простор, при котором все чувствовали бы, что им находится место «на пиру жизни». Разрешение «еврей­ского вопроса», таким образом, неразрывно связано с экономиче­ской стороной проблемы Великой России: «эмансипация» евреев психологически предполагает хозяйственное возрождение России, а с другой стороны, явится одним из орудий создания хозяйст­венной мощи страны.

«Польский вопрос», с той точки зрения, с которой мы разби­раем здесь вообще вопросы русской государственности, является вопросом политическим или международно-политическим par excellence***. Что бы там ни говорили, в хозяйственном отноше­нии Царство Польское нуждается в России, а не наоборот. Рус­ским экономически почти нечего делать в Польше. Россия же для Польши ее единственный рынок.

Принадлежность Царства Польского к России есть для по­следней чистейший вопрос политического могущества. Всякое го­сударство до последних сил стремится удержать свой «состав», хотя бы принудительных хозяйственных мотивов для этого не было. Для России, с этой точки зрения, необходимо сохранить в

* Так сказать, якобы (фр.).

** Любопытно, что это недавно доказывалось в весьма обстоятельной статье официального Вестника финансов. См. статью «Ближневосточные рынки» в №45 за 1907 г.

По преимуществу (фр.).

«составе» империи Царство Польское. А раз оно должно быть сохранено в составе империи, то необходимо, чтобы население его было довольно своей судьбой и дорожило связью с Россией, было морально к ней прикреплено. Это было бы важно во вся­ком случае для «внутреннего» спокойствия этой части империи. ...Интеллигенция страны должна пропитаться тем духом госу­дарственности, без господства которого в образованном классе не может быть мощного и свободного государства.

«Правящие круги» должны понять, что если из великих по­трясений должна выйти великая Россия, то для этого нужен сво­бодный, творческий подвиг всего народа. В народе, пришедшем в движение, в народе, конституция которого родилась вовсе не из навеянного извне радикализма, а из потрясенного тяжелыми уронами государства патриотического духа,-в этом народе нель­зя уже ничего достигнуть простым приказом власти. Из скорбно­го исторического опыта последних лет народ наш вынес понима­ние того, что государство есть личность «соборная» и стоит вы­ше всякой личной воли. Это огромное неоценимое и неистреби­мое приобретение и оправдание пережитых нами «великих по­трясений».

Теперь задача истинных сторонников государственности за­ключается в том, чтобы понять и расценить все условия, созида­ющие мощь государства. Только государство и его мощь могут быть для настоящих патриотов истинной путеводной звездой. Остальное - «блуждающие огни».

Государственная мощь невозможна вне осуществления нацио­нальной идеи. Национальная идея современной России есть при­мирение между властью и проснувшимся к самосознанию и са­модеятельности народом, который становится нацией. Государст­во и нация должны органически срастись.

...Только если русский народ будет охвачен духом истинной государственности и будет отстаивать ее смело в борьбе со всеми ее противниками, где бы они ни укрывались, - только тогда, на основе живых традиций прошлого и драгоценных приобретений живущих и грядущих поколений, будет создана - Великая Россия.

Русская мысль. 1908. Кн. 1. С. 143-157.

РЕЧЬ П.Н. МИЛЮКОВА НА КОНФЕРЕНЦИИ КАДЕТСКОЙ ПАРТИИ В НОЯБРЕ 1909 Г.

I

Политическое положение в стране, которое за последние годы находилось в процессе постоянных и бурных изменений, в на­стоящее время, по общему впечатлению, получило характер дли-

150

тельного и затяжного кризиса. Таким образом, наступил удобный момент для спокойного анализа этого положения.

Только условившись в одинаковом понимании того, что про­исходит в стране, мы получим и твердые опорные точки для выяснения наших очередных задач как политической пар­тии.

Едва ли кто-нибудь будет оспаривать, что в стране в настоя­щее время нет достаточно организованных сил даже для твердой поддержки того, что уже достигнуто общественными усилиями последних лет, не говоря о дальнейшем расширении этих при­обретений. Среди наступившего политического затишья прогрес­сирует лишь процесс дезорганизации общественных сил, успев­ших сколько-нибудь организоваться в предыдущее время. Про­цесс этот ведется сознательно и систематично, под знаменем борьбы против «революции». Он выражается в преследовании всякой общественной силы, могущей стать сколько-нибудь неза­висимой от официальной власти. Преследования эти мало-пома­лу принимают формы, очень близкие к тем, к которым привык­ла Россия при старом политическом строе. И это усиление пра­вительственного и полицейского контроля над общественной са­модеятельностью пока не встречает достаточно энергичного со-: противления со стороны разрозненных и подавленных обще­ственных сил. Свой предел процесс дезорганизации может найти лишь во внешних, объективных препятствиях, о которых не ме­сто говорить в настоящем докладе.

Нельзя сказать, однако, чтобы указанное разрозненное состоя­ние общественных сил было тождественно с полным политиче­ским индифферентизмом. Как бы ни смотреть на современное политическое положение, оптимистически или пессимистически, во всяком случае нужно признать, что кажущийся «индифферен­тизм» масс не есть последствие их равнодушия и безразличия к общественным делам. Скорее это - результат разочарования в тех ожиданиях; которые были возбуждены быстрым ходом и силь­ным напряжением общественного движения и поддержаны про­граммами и . платформами передовых политических партий. Причины массового недовольства не исчезли. Быть может, они даже увеличились в числе, и действие их усилилось в той же мере, в какой возросла сознательность отношения к политиче-. ским событиям. А рост этой сознательности за последние годы, по общему признанию, огромный. Не подлежит сомнению и бы­стрый рост потребности во всякого рода организованном обще­нии: культурном, на почве образовательных учреждений, эконо­мическом, на почве кооперативных и профессиональных органи­заций, административном, на почве местного самоуправления и т.д. Нельзя отрицать и наличности значительного интереса к ор­ганическому законодательству - интереса, постепенно усиливающе­гося, по мере того как законодательство это затрагивает все более широкий круг интересов. Все эти явления сами по себе показы-

151

вают, как расширился и углубился, несмотря на кажущееся за­тишье, общественный базис для воздействия всякого рода объе­диняющих и группирующих население элементов.

П

Такое состояние общественных сил: их прогрессирующая дез-организованность вместе с разочарованием в прежних средствах и целях борьбы, с быстро растущей сознательностью реагирова­ния на общественные события, с увеличивающейся потребностью в организации во имя реальных, близких им потребностей и ин­тересов - возлагает особую ответственность на те общественные группы, которые еще сохранили некоторую организованность, как наследие только что пережитой поры общественного напряже­ния. 1905 и 1906 годы оставили русской общественности наслед­ство в виде более или менее определенно сложившихся полити­ческих партий.

Нельзя скрывать от себя, что русские политические партии, все без исключения, пока не имеют глубоких корней в населе­нии. Нужно только прибавить, что в таком же - или еще худ­шем-положении находится и само правительство. Все более и более оно находит себя вынужденным искать опоры не в населе­нии вообще, а в той или другой определенной политической партии. Под влиянием именно этой правительственной тенден­ции - отказаться от старой искусственной беспартийности или надпартийности и вмешаться активно в процесс организации партий в стране - значительно задерживается процесс проникно­вения партий в народную толщу. Те из партий, которые могли, бы легко найти себе почву и послужить основой для скрепления однородных общественных элементов, как раз вызывают наибо­лее недоверия у власти и ревниво отстраняются от масс всевоз­можными приемами наблюдения и воздействия, носящими тра­диционный полицейский характер. Именно невозможность для современной власти допустить свободное общение между полити­чески-сознательными элементами демократии и демократической массой и делают «неосуществимыми главные обещания манифе­ста 17 октября. С другой стороны, партии, воздействие которых на массы желательно для правительства и которые усиленно по­ощряются в своих стараниях - укорениться в населении, слиш­ком противоречат интересам масс по самому существу своих стремлений. И организация масс при их помощи носит характер искусственный, а иногда и насильственный. Уже поэтому все по­добные попытки организации осуждены остаться на поверхности общественной жизни.

Как бы то ни было, теперь, когда острый период обществен­ной борьбы миновал, когда борьба приняла затяжной характер, когда круг активных участников ее сократился почти до пре­делов формальных членов партийных комитетов и их провинци-

152

альных отделов, - потребность найти какую-нибудь опору в насе­лении особенно чувствуется всеми политическими партиями. По­сле того как расчет на немедленное и непосредственное действие организованных общественных сил, правых или левых, не удал­ся, обе борющиеся стороны, более или менее сознательно, обра­тились к поискам более широкого и прочного социального бази­са. Конечно, в этом сказалось сознание, что при медленном тем­пе общественной жизни переживут лишь те общественные и по­литические группировки, которые своевременно обзаведутся та­ким базисом.

Ш

Наблюдая, с указанной выше точки зрения, усилия наших политических партий наложить свою печать на широкие круги населения и там найти себе опору, мы встречаемся с тремя главными течениями.

1. Течение, которое само себя склонно характеризовать как демократический монархизм. Смысл его заключается в защите старых социальных основ быта как единственного прочного фун­дамента для сохранения старого политического порядка. Соеди­нение неограниченного самодержавия с крестьянством на почве тех полупатриархальных отношений, при которых дворянство является естественным посредником между тем и другим, - таков политический и социальный идеал «демократического монархиз­ма». Разумеется, термин «монархизм», ставший общеупотреби­тельным для наших правых организаций, в их понимании озна­чает «абсолютизм», - более или менее открытую защиту неогра­ниченного самодержавия. И вместо термина «демократический» будет гораздо правильнее употреблять выражение «демагогиче­ский», так как само по себе ясно, что «демократизм» в данном случае, как и в других исторических примерах демократического цезаризма,, является лишь вывеской или рычагом, при помощи которого стараются доставить торжество известной политической идее. Но необходимо отметить, что по самому содержанию сво­их, хотя бы и показных, задач всякая сколько-нибудь толковая монархическая демагогия обязуется быть демократической, т.е. ее программные требования должны стоять в каком-нибудь соот­ветствии с действительными интересами народных масс. При этом условии монархическая демагогия, правда, постоянно стано­вится своей собственной жертвой и попадает в собственные сети, как только добивается сколько-нибудь значительного успеха. Ее провокаторству приходится неизбежно сыграть роль действитель­ной общественной инициативы, дать серьезный толчок настоя­щему демократическому движению, при котором она сама не­медленно останется за флагом. Подобные случаи в русском не­давнем прошлом всем известны¹¹¹. Именно возможность таких последствий и указывает, что чистой демагогией и провокацией

153

не могут ограничиться результаты тактики этого течения. Это прекрасно понимает и «бюрократия», которая в конце концов бо­ится слишком больших успехов своего опасного союзника, как боятся всего независимого, и сами «монархические демагоги», ко­торые питают к «бюрократии» органическую ненависть. Допуская «демагогический монархизм» как одно из своих орудий, «бюрок­ратия» никогда не потерпела бы настоящего «монархического де­мократизма», в котором средство стало бы целью, а цель обра­тилась бы в средство.

IV

2. Другое течение, все отчетливее вырисовывающееся на об­щественной арене и тоже ищущее своего социального базиса, я назвал бы буржуазным конституционализмом. Это течение менее искусственно и более современно. Но в своем происхождении оно так же, если не более, поверхностно, как и первое. Оно не может искать своих социальных корней там, где ищет их «дема­гогический монархизм», - в крестьянстве. По крайней мере, в широких массах крестьянства, поскольку эти массы сохранили старые основы социального быта, для «буржуазного конституцио­нализма» нет опоры. И по отношению к земледельческой части населения «буржуазный конституционализм» выдвигает смелую попытку - ассимилировать себе хотя бы верхний слой этой мас­сы, чтобы затем опереться на тех «сильных и крепких», которых предстоит еще создать. За усиление и создание вновь этого род­ственного себе социального элемента это течение и принялось уже с исключительной, вообще мало ему свойственной, энергией.

Но этого рода социальный базис-пока еще весь в будущем. Поэтому в настоящем буржуазно-конституционное течение обре­чено искать себе поддержку не снизу, а сверху. Здесь его интере­сы совпадают постольку с интересами правительства, поскольку дело идет об отрицательной задаче: об общей обороне против более радикальных, социальных или политических, течений. За­дача союза «буржуазного конституционализма» с защитниками старого «монархического принципа» по необходимости была, есть и останется отрицательной. Задача эта исчерпывается - и самый союз ослабляется, поскольку опасность слева слабеет или совсем исчезает.

Как видим, и социальный базис, и политическая комбинация сил у второго течения - непрочные и временные. Русская круп­ная буржуазия пока еще не выбрала окончательно своей полити­ческой позиции. Для нее данное течение, быть может, слишком консервативно по своей тесной связи со старыми элементами: бюрократией и дворянством. Но и дворянство, в большей своей части менее сознательной политически, но более органически сплоченной, не доверяет этому течению, как недостаточно обес-

154

печивающему интересы русских аграриев и чересчур проникну­тому теми элементами культурности, которые мешают защищать крайности национализма и поддерживать старые архаизмы, соци­альные, политические и религиозные.

Таким образом, симпатии буржуазии и дворянства тяготеют к двум противоположным полюсам буржуазно-конституционного те­чения, ослабляя внутренним противоречием его центральное рус­ло. Вот почему в поисках социального базиса данное течение, быть может, наиболее слабо обеспечено, и дальнейшая его судьба больше всего зависит от случайностей данной политической конъюнктуры.

V

3. Переходим теперь к третьему течению, которое совпадает с нашей собственной политической позицией: к демократическому конституционализму. Сущность этой позиции заключается в сое­динении радикальной политической и радикальной социальной программы. Такое соединение несомненно предполагает большую степень сознательности широких общественных кругов, чем та, которой можно было ожидать на заре свободной политической жизни. Наше широкое общественное движение не удалось имен­но благодаря той неподготовленности масс, при которой связь демократических социальных интересов с широкой конституци­онной реформой не могла быть сразу ими усвоена. Вместо от­крытой политической пропаганды этой основной идеи в массах, по несчастью, оказалась возможной лишь более смелая тайная демагогия, которая льстила традиционным взглядам и привыч­ным ожиданиям массы; Эта демагогия связала чисто искусствен­ным образом понятный и законный лозунг массы - «земля» с непонятым и неверно истолкованным лозунгом - «воля». При этих условиях даже усвоение народным сознанием естественной связи между обоими лозунгами явилось лишь источником новых недоразумений и плодило те самые иллюзии, крушение которых привело потом к упомянутому раньше разочарованию и индиф­ферентизму народной массы. Правильное усвоение начал строго конституционного демократизма оказалось для данного момента слишком трудным. А затем неудача всего движения и принятые правительством меры на более или менее продолжительный промежуток отрезали деревню от возможности разумного и серь­езного влияния со стороны наиболее зрелого политического тече­ния и наглухо закрыли путь к обоснованию этого течения на широком крестьянском базисе.

Несмотря, однако же, на наличность таких препятствий, не исключена возможность параллельной деятельности демократиче­ского конституционализма с непосредственными выражениями желаний народных масс. Кроме ряда прямых личных обраще-

4 err

ний, постоянно учащающихся в последнее время, возможна и политическая защита интересов трудящихся масс путем «соци­альной политики», т.е. государственной охраны этих интересов против индивидуальных покушений со стороны «крепких и сильных» в жизни и в законодательстве. В этом смысле, при конкретных обстоятельствах русского быта, демократическому конституционализму приходится иногда поддерживать и те фор­мы охраны, которые содержатся в обломках старого социального строя.

Конечно, такая параллельная деятельность и такая партизан­ская защита еще не могут составить всего содержания той пол­ной программы, которая могла бы быть развернута демократиче­ским конституционализмом при более благоприятных условиях политической борьбы. Первым шагом в этом направлении была бы организация на местах соответствующих элементов крестьян­ского населения. А именно такая организация и является для настоящего момента совершенно невозможной.

Есть, однако, даже и при наличных условиях политической жизни один элемент, который уже в прошлом являлся и в на­стоящее время продолжает служить естественным и прочным социальным фундаментом демократического конституционализма; именно, городская демократия. Не заглядывая в будущее, можно сказать, что уже в настоящем демократический конституциона­лизм имеет в городской демократии более широкий, более орга­низованный и сознательный социальный базис, чем может его представить какая бы то ни было политическая партия, за иск­лючением опирающейся на рабочий класс социал-демократии. Нужно указать и на другой элемент, являющийся естественным и неизбежным союзником демократического конституционализма в силу большей культурности и принципиальности этого тече­ния. Я разумею все те народности российского государства, кото­рые, особенно в настоящее время, подвергаются преследованиям и опасностям со стороны органического или показного национа­лизма обоих упомянутых ранее течений.

VI

Каково отношение между демократическим конституционализ­мом и двумя предыдущими политическими течениями: демаго­гическим монархизмом и буржуазным конституционализмом? С каждым из них у демократического конституционализма есть элемент, более сходный, чем с другим. Это видно уже из самой выбранной терминологии. С первым течением сближает его «де­мократизм», поскольку, конечно, можно выделить его из демаго­гии монархического течения. Со вторым соединяет его «консти­туционализм».

В политической борьбе последнего времени был уже ряд слу­чаев, когда стремления демократического конституционализма

156

формально сближали его с социальными стремлениями монархи­стов; и ряд других случаев, объединявших его с политическими стремлениями буржуазных конституционалистов. Ввиду таких пе­рекрестных отношений насущным вопросом момента становится вопрос о выборе того или другого политического течения там, ще они приходят в столкновение.

Едва ли может быть сомнение в ответе со стороны моих по­литических единомышленников. Сохраняя положение принципи­альной оппозиции как первому, так и второму течению, нам не­обходимо, однако, во всех подобных случаях подчеркивать, в чем заключается истинная политическая перспектива общественной борьбы. Несомненно, главный тон современному моменту этой борьбы дает ее политический элемент: защита, укрепление и раз­витие нового политического строя от пережитков старого и от покушений на его реставрацию. Социальные интересы демокра­тизма могут, конечно, сделаться фатальной жертвой этой борьбы, как это случилось с аграрным законодательством. Но эти интере­сы отнюдь не обеспечены и при восстановлении старого поряд­ка, союзниками которого мы оказались бы, поддерживая система­тически врагов буржуазного конституционализма. Усматривая в новом политическом строе самое действительное средство охра­ны демократических интересов, мы, естественно, должны стре­миться прежде всего, чтобы средство это оказалось в наших ру­ках. Самое беглое знакомство с борющимися силами текущего момента наглядно показывает, что именно тут, около основных вопросов политического строя, сосредоточивается самое жаркое место боя. Социальные же задачи пока утилизируются обоими главными противниками - монархизмом и конституционализ­мом - лишь как вспомогательное орудие в "борьбе.

По счастью, становясь в этих конфликтах на сторону консти­туционализма, мы не рискуем быть непоняты массами. Наша позиция в вопросе аграрном слишком широко и хорошо извест­на массам, чтобы нас могли смешать с буржуазными конститу­ционалистами 3 июня и 9 ноября¹¹². И поддерживая их система­тически в вопросах конституционных, мы слишком очевидно бу­дем иметь врагами всех тех, кто уже показал себя врагом кресть­янских интересов в аграрном вопросе.

vn

Остается вопрос об отношении демократического конституцио­нализма к более левым оппозиционным течениям. С этой сторо­ны постоянно указывают на трудность нашей задачи - укрепить в сознании населения связь конституции с интересами демокра­тизма. Действительно, эта политическая позиция - совсем не из легких. Нашей проповеди конституционных средств борьбы уже была противопоставлена, с одной стороны, инстинктивная, сти­хийная вера в насильственные средства. С другой стороны, каза­

лось, что самая почва для конституционной борьбы ускользает из-под наших ног благодаря проповеди неограниченного самодер­жавия «монархистов» и явного потворства им со стороны власти. Отрицание с этих двух противоположных сторон, крайней пра­вой и крайней левой, самого существования русской конституции как правового принципа являлось вместе с тем и отрицанием возможности чисто конституционной тактики. Следует ли отсюда, что демократический конституционализм должен занять иную тактическую позицию?

На это также не может быть с нашей стороны двух ответов. На самое существование конституционно-демократического тече­ния мы смотрим как на важнейшее приобретение русской поли­тической жизни, доказывающее возможность существования в России конституционного строя. Основная мысль этого полити­ческого течения есть та, что дело русского обновления не может быть закончено той политической судорогой, какая по вине исто­рии оказалась необходимой для его начала. Между противопо­ложными . крайностями революции и реакции демократический конституционализм выставил принцип легальной конституцион­ной борьбы. Принцип этот будет только укрепляться и усили­ваться, по мере того как обе крайности исчерпают сами себя и наглядно обнаружат в глазах масс свою непригодность. Сходить с нашей позиции, с большим трудом завоеванной и уже начавшей группировать около себя друзей, все более многочисленных, зна­чило бы без всяких оснований отказаться от плодов собственных усилий, изменить долгу и знамени и добровольно осудить себя на политическое ничтожество. Вот почему моментом политиче­ского затишья следует воспользоваться, чтобы прочнее укрепить­ся на позиции уже занятой и, хотя в будущем, приучить населе­ние к той тактике строго конституционной борьбы, непопуляр­ность которой явилась одной из причин, помешавших извлечь из движения 1905 и 1906 гг. всю ту пользу, которая была воз­можна.

Этой задаче противопоставляли - отчасти продолжают проти­вопоставлять и теперь - другую: слияние различных групп оппо­зиции. Можно, конечно, понять эту задачу, как нисколько не противоречащую первой, а только дополняющую ее. Поскольку всем оппозиционным группам угрожает общая опасность; по­скольку против этой опасности все они могут бороться лишь той тактикой, которая давно усвоена демократическим конституциона­лизмом, - сближение их есть уже и ныне совершившийся факт, без каких бы то ни было формальных переговоров, блоков и со­юзов. Но поскольку речь идет о возвращении их к той тактике, которая на недавних предвыборных собраниях характеризовалась как «старая тактика» 1905 года, необходимо категорически и резко ответить отрицательно. Обсуждение этого вопроса, в сущности, свелось бы к старому митинговому спору, бывают или не быва­ют «чудеса». Можно ограничиться соображением, что, во всяком

158

случае, «чудеса» не в нашей власти и не могут входить в расче­ты большой, открыто действующей политической партии, рас­считывающей на легальную организованную деятельность. По­ставленный, таким образом, вопрос даже не в том, бывают чуде­са или не бывают, а в том, что можно построить на «чуде». Мы на это имеем ответ, достаточно убедительный, в недавнем опыте. Ответ этот и есть утверждение той позиции, которую мы избра­ли, коща выбирать ее было трудно, коща на ней мы стояли од­ни,-и которую защищать теперь несравненно легче, после того как наше знамя окружено плотными рядами знакомых и безве­стных друзей...

Третья Государственная дума.

Фракция народной свободы:

в период 10 октября 1909 года -

5 июня 1910 года.

Ч. I. Отчет фракции. СПб.,

1910. С. 6-13.

РЕЧЬ А. И. ГУЧКОВА

В ДУМЕ 22 ФЕВРАЛЯ 1910 Г.

От имени фракции «Союза 17 октября» мы не будем предлагать какой-нибудь формулы перехода к постатейному обсуждению сметы¹¹³: мы не рассчитываем, чтобы та формула, которая с на­шей точки зрения охарактеризовала бы и то, что у нас делается, и то, что должно быть сделано, чтобы такая формула нашла се­бе поддержку в Думе у других партий. Мы и в стране, и здесь чувствуем себя по некоторым вопросам несколько изолированны­ми, и поэтому мы ограничимся тем, что выскажем наш взгляд на положение дела и выразим не от имени Думы, а от имени нашей фракции ряд частных пожеланий в дополнение к тем по­желаниям, .которые высказала бюджетная комиссия и которые мы, разумеется, будем поддерживать, причем особенно большое значение придаем пожеланию, высказанному о внесении в воз­можно скорейшем времени реформы полиции. Мы вместе с представителями других партий, сидящих здесь, в центральной части этого зала, находим, что действительно наступило в стране успокоение и до известной степени успокоение прочное. Мы не верим крикам, которые раздавались с обоих флангов с угрозами грядущего революционного движения; мы считаем, что это и с той, и с другой стороны является чисто партийным маневром, и даже думаем, что и крикуны не так-то верят в то, чем они нас запугивают. Успокоение это достигнуто, однако, не только мера­ми борьбы против революционного движения-оно достигнуто до известной степени тем внутренним разложением, которое охва­тило наши революционные партии; оно достигнуто еще бо­

159

лее провозглашением и постепенным укреплением у нас консти­туционного строя, который зиждется на манифесте 17 октября; достигнуто также той перспективой либеральных реформ, кото­рая открылась перед нами вследствие водворения у нас нового политического строя. Поэтому успокоение это я до известной степени мог бы характеризовать успокоением «в кредит». Харак­терно вообще для перелома настроения наших общественных групп то обстоятельство, что наши буржуазно-радикальные пар­тии все более и более отмежевываются от революционного дви­жения: мы видим людей, которых мы несколько лет тому назад привыкли встречать на сходках «товарищей», мы видим их уже развивающими свои экономические программы в хоромах мос­ковских капиталистов. Я очень оценил покаянные слова члена Думы Маклакова о «невыдержанном экзамене»¹¹⁴, и в этих ело-' вах я хотел бы, я страстно хотел бы услышать окончательный, отказ наших буржуазно-радикальных партий от всякого содруже­ства с социалистически-революционными. При наступивших со­временных условиях я и мои друзья уже не видим прежних препятствий, которые оправдывали бы замедление в осуществле­нии гражданских свобод, тех свобод, которые манифестом 17 ок­тября, как вы помните, поставлены рядом с политической свобо­дой. Мы не видим препятствий к более быстрому водворению у нас прочного правопорядка на всех ступенях нашей государствен­ной и общественной жизни. В этом направлении, как вы знаете, здесь идет спокойная законодательная работа, но вы сами знаете, на какие препятствия наталкивается эта работа в нашей собст­венной среде вследствие отсутствия у нас прочного и постоянно­го большинства и вследствие наличности у нас таких политиче­ских групп, которые, надо сказать, совершенно не заинтересова­ны в плодотворности законодательной работы и свои выступле­ния на этой трибуне по вопросам законодательным исключи' тельно учитывают с точки зрения предвыборной агитации*. Вы знаете, что еще большие препятствия встречает наша законода­тельная работа вне этой залы, при дальнейшем прохождении че­рез иные инстанции. И вот в этих последних препятствиях я вижу главную угрозу для всей работы нового строя. Казалось бы, что в другой области, в области управления, мы могли бы ждать более решительных и быстрых успехов. Я не принадлежу к тем пессимистам, которые сидят на левых скамьях и которые рису­ют нам картину состояния России в столь мрачных красках. Я должен признать, что во многих местностях России и в этой об­ласти идет улучшение, и я очень рад, что мой товарищ по представительству г. Москвы, член Государственной думы Макла­ков, ссылаясь на свой личный опыт нарушения правопорядка у нас в России, мог по своему избирательному округу привести на справку только одну запрещенную лекцию. Но мы не должны закрывать глаза на то, что рядом с частными, разрозненными правонарушениями по всему лицу земли русской, разрозненны-

160

ми правонарушениями, с которыми мы, до известной степени, готовы были бы помириться, как с неизбежными явлениями пе­реходной эпохи, мы имеем целые очаги, я бы сказал - гнезда правонарушений, мы знаем определенных «профессиональных» правонарушителей. Я не сомневаюсь, что центральная власть де­лает усилия к перевоспитанию местной администрации, но я спрашиваю себя, исчерпаны ли все педагогические меры, я спра­шиваю себя, все ли ученики способны приобщиться к этой но­вой высшей культуре? И вот поэтому мы ждем от правительст­ва, что оно ускорит прохождение местной администрацией этого приготовительного класса по изучению начал конституционного права; мы ждем, чтобы администрация предстала, наконец, пе­ред экзаменом зрелости и не провалилась бы на нем, как прова­лились в свое время, по словам оратора партии народной свобо­ды, радикальные слои нашего общества в. годы освобождения. Другой элемент несомненной тревоги-это то, что во многих ме­стностях России местная администрация отождествила себя с крайними правыми партиями, которые, с точки зрения нового политического строя, являются ведь также революционными. Ча­стью это сделано по единомыслию, а частью прямо от страха; и мы ждем, что центральная власть сумеет поставить свою мест­ную администрацию на независимую позицию; мы ждем, что так же точно, как верховная власть, как высшая правительствен­ная власть являются беспартийными, так и все органы админи­страции на всех ступенях будут стоять вне политических партий каких бы то ни было наименований - правых, кадетских, октяб­ристских. Не дело политических организаций и их комитетов диктовать администрации ее поведение и захватывать на местах власть. (Рукоплескания справа и голоса: браво.) К этим общим пожеланиям я позволю себе присоединить два частных пожела­ния от имени моих друзей. Одним из наиболее обветшалых приемов борьбы с так называемым революционным движением, приемом, доказавшим всю свою негодность, является, как вы знаете, административная ссылка. Во всех журналах правительст­венных комиссий вы найдете общий единодушный отзыв о пол­ной непригодности этого способа борьбы, даже скорей об отрица­тельном его влиянии. Как вы знаете, правительство в своем но­вом законопроекте об исключительных положениях, который оно нам внесло, который рассмотрен нашей комиссией и числится за общим собранием Думы, окончательно отказалось от примене­ния этой меры борьбы-от административной ссылки. Я не знаю, какими путями будет проходить этот законопроект, я не знаю, о какую скалу он может при своем дальнейшем прохожде­нии расшибиться, но я думаю, что правительство поступило бы мудро и последовательно, если бы оно, признав, что администра­тивная ссылка является орудием негодным, ныне на практике просто не применяло бы его. (Голоса в центре: браво.) Я не ви­жу препятствий, которые мешали бы усвоить эту линию поведе-

6 — 4264 161

ния. Другое наше пожелание касается печати. Мы признаем, тот режим административного усмотрения, который в силу ис| лючительного положения водворился по отношению к печ."— является ненормальным, является вредным, вредным и для щественных, и для государственных интересов. Мы не желае создавать для печати безнаказанности; та громадная власть, кот рая дана в руки печати, влечет за собой и великую ответстве! ность за злоупотребления этой властью. Но мы хотели бы э~ власть - карать - изъять из несовершенных рук нашей админис рации и передать единственному учреждению, которое может ~ дела ведать-суду. (Голоса в центре: правильно.) Мы ждем, правительство в ближайшее время внесет нам законопроект о пе-| чати, который дал бы нам возможность раз навсегда создать и этой области прочный правопорядок. Итак, я резюмирую ту п< зицию, которую принимает наша фракция по отношению всем тем вопросам, которые дебатировались здесь по смете ми­нистерства внутренних дел: мы, гг., ждем. (Рукоплескания в цен-| тре; шиканье слева и справа.) ⁵

Государственная дума. Третий со*! зыв. Стенографические отчеты. 19101 г. Сессия третья. Ч. П. Заседания! 33-64 (с 20 января по 6 марта! 1910 г.). СПб, 1910. Стб. 1969-1974.

ИЗ РЕЧИ А. И. ГУЧКОВА «ОБЩЕЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ И «СОЮЗ 17 ОКТЯБРЯ», ПРОИЗНЕСЕННОЙ НА СОВЕЩАНИИ 8 НОЯБРЯ 1913 Г.

Центральным пунктом нашего совещания является не пере*; смотр нашего политического символа веры-нашей программы. Нам в ней не от чего отрекаться и нам к ней, к сожалению, по­ка нечего добавлять. Далеко не пройден еще и тот первоначаль­ный этап, который в ней намечен, и рано еще ставить дальней-' шие вехи по тому же пути. Ведь если бы наша программа была осуществлена в жизни в своих основных началах, мы имели бы перед собой картину полного обновления нашего отечества. Но в ее истории любопытно отметить следующую черту: осужденная при своем возникновении как слишком умеренная и отсталая,! как еретическая, с точки зрения правоверного радикализма, про­грамма эта, нормальная для нас, проникла в общественное со­знание широких кругов и стала программою-минимум и для лее радикальных партий.

Очередным вопросом, жгучим и настоятельным, является не! вопрос о принципах, об общих задачах, которые ставит себе «Со-| юз 17 октября», а вопрос о тех путях и средствах, которыми мо-1

162 3

гут быть осуществлены эти принципы, могут быть' разрешены эти задачи - словом, вопрос о тактике. Этот вопрос выдвинут на первый план и ходом событий последних лет, и современным общим политическим положением. Какова должна быть тактика «Союза»? Как должны сложиться его отношения к другим факто­рам нашей государственной жизни, в частности к правительству, к другим политическим партиям? Практически пересмотр вопро­са уже начался. Эволюция тактики уже наступила, быть может, не всегда осознанная, во всяком случае, не облеченная в систе­му, не формулированная ясно.

Найти и обосновать эту формулу, утвердить ее как категори­ческий императив дальнейшей политической работы для всех органов нашей партии-это является ближайшей и важнейшей задачей нашего совещания. Это будет одновременно и важным внутренним актом нашего политического самосознания, и собы­тием крупного значения в нашей государственной жизни. И поэ­тому естественно, что обсуждаемый нами вопрос о дальнейшей тактике «Союза», о той позиции, которую он займет, сделался в настоящее время центром общественного внимания.

Октябризм вышел из недр той либеральной оппозиции, кото­рая сложилась около местного земского самоуправления в борьбе против того реакционного курса, который был принят правитель­ством с конца 60-х годов и в общем продержался, со случайны­ми и временными отклонениями, до смутного времени 900-х го­дов. Оппозиция эта делала свое культурное дело в тех узких рамках и в той неблагоприятной обстановке, какие обусловлива­лись общим политическим положением, но никогда не упускала из виду, что во главу угла должна быть поставлена коренная по­литическая реформа на началах народного представительства. Ядро октябристов, положивших в ноябре 1905 г. начало «Союзу 17 октября», образовалось из того меньшинства общеземских съездов, которое примыкало к общим требованиям широких ли­беральных реформ во всех областях нашей жизни и перехода от переживших себя форм неограниченного самодержавия к консти­туционному строю, но в то же время боролось против увлечений безудержного радикализма и против социалистических экспери­ментов, которые грозили стране тяжелыми политическими и со­циальными последствиями. Эта группа с самого начала резко от­межевалась от тех революционных элементов, которые думали воспользоваться затруднительным положением правительства, чтобы насильственным переворотом захватить власть. В борьбе со смутой, в момент смертельной опасности для русской государ­ственности октябристы решительно стали на сторону власти, ко­торая целым рядом торжественных заверений, исходивших от верховной власти, заявила о своей готовности на самые широкие либеральные реформы. В ряде правительственных актов, начи­ная от указа Правительствующему Сенату от 12 декабря 1904 г. и кончая Манифестом 17 октября, заключалась обширная програм­

ма преобразований, которая отвечала назревшим нуждам страны и давним чаяниям русского общества. Эти акты явились торже­ством русского либерализма, ибо содержащиеся в них начала бы­ли теми лозунгами, во имя которых в течение полувека боро­лись русские либералы.

Такова была та политическая обстановка, в которой зародился и должен был зародиться октябризм. Октябризм явился молча­ливым, но торжественным договором между исторической вла­стью и русским обществом, договором о лояльности, о взаимной лояльности. Манифест 17 октября был, казалось, актом доверия к народу со стороны верховной власти; октябризм явился отве­том со стороны народа - ответом веры в верховную власть.

Но договор заключал в себе обязательства для обеих сторон, и сотрудничество с правительством обозначало общую работу в деле проведения широкой программы намеченных реформ, и прежде всего в деле укрепления и развития начал конституцион­ного строя. Только дружной работой правительства и обществен­ных сил могла быть разрешена эта задача. Получилась картина, редкая в нашей русской жизни, небывалая со времен начала 60-х годов: две силы, вечно, казалось, непримиримо между собой враждовавшие - власть и общество, - сблизились и пошли одной дорогой; общество поверило власти, власть остро почувствовала нужду в поддержке общества. В этом акте примирения выдаю­щуюся роль сыграл П. А. Столыпин, представлявший совершен­но исключительное сочетание тех качеств, какие требовались со­временным моментом. Благодаря именно его обаятельной лич­ности, высоким свойствам его ума и характера, накапливалась вокруг власти атмосфера общественного доброжелательства и до­верия на место прежней ненависти и подозрительности.

В III Государственной думе октябризм мог уже выступить как важный фактор государственной жизни. История оценит с боль­шей справедливостью, чем современники, значение III Думы, от­метит ее заслуги и в том, что она провела целый ряд серьезных законодательных мер в области государственного хозяйства, зем­леустройства, народного образования, суда, государственной оборо­ны, и в том, что она заложила практически первые фундаменты, казалось, прочные, под молодой конституционный строй, и прежде всего в том, что своей уравновешенностью, своей спокой­ной работой, своим реализмом она оказала глубокое воспитатель­ное влияние на русское общество. В том процессе умиротворе­ния и отрезвления, который характеризует общественные настро­ения истекшего пятилетия, Государственная дума 3-го созыва сыграла выдающуюся роль. История оценит и те затруднения, и внутренние, и внешние, с которыми встретилось молодое народ­ное представительство. Создавалась как будто небывало благопри­ятная обстановка для проведения намеченных преобразований, обещавших обновление во всех областях нашей жизни. Тяжелый урок недавнего прошлого, казалось, бесповоротно осудил тот курс,

164

который привел Россию к катастрофе, почти на край гибели. Ре­волюционное движение и сопровождавший его политический террор раздавлены, от них отхлынули те общественные симпа­тии, которые раньше составляли их питательную почву. С исчез­новением эксцессов революции лишались прежнего оправдания и эксцессы власти. Власть, думалось, прозрела и в своей преоб­разовательной работе могла рассчитывать на поддержку широких и влиятельных общественных кругов. Словом, открывалась новая эра.

А между тем рядом с этим течением, параллельно ему, но в обратном направлении, шла эволюция иного порядка. По мере того как наступало успокоение, по мере того как общество разо­ружалось и уходила вдаль опасность переворота, поднимали го­лову те элементы, которые во все эпохи и во всех странах отли­чались короткой памятью. Это были те силы, которые держали в своих руках судьбы России в доосвободительное время и опре­делили тот государственный курс, который привел великое госу­дарство к небывалому унижению. В минуту грозной опасности перед, казалось, неизбежно наступившей тяжелой расплатой за их грехи и преступления, они одно время стушевались, как бы исчезли с лица русской земли, в смертельном страхе за себя бросив свой пост. Теперь они выползли из всех щелей-эти «спасители отечества», - а ще они тоща были? Не среди прави­тельства, по крайней мере, правительства времен Столыпина, приходилось их искать. Среди «бывших людей» отжившего госу­дарственного строя, среди дворцовой камарильи, среди тех тем­ных элементов, которые в прежнее время копошились и грелись около старых гнойников нашей русской жизни, среди всех тех, кого новый  политический  строй  беспощадно выбрасывал за борт,-среди них рекрутировала свои силы возрождавшаяся реак­ция. И среди этих давно знакомых, примелькавшихся персона­жей появились новые, неожиданные, странные фигуры, точно: выходцы из совсем другой культурной эпохи, появились на ро­лях важных факторов нашей современной государственной жиз­ни. Эти безответственные внеправительственные и сверхправи­тельственные, а в данном случае и антиправительственные тече­ния, органически связанные с формами русского абсолютизма, быстро захватили вновь, уже в условиях нового политического строя, прежние, отвоеванные у них и покинутые ими позиции. Человек, который мужественно с ними боролся и пал, ими свер­женный, П. А. Столыпин, в беседе с одним русским журнали­стом сделал следующее меланхолическое признание. «Ошибочно думать,- говорил он,-что русский кабинет даже в его современ­ной форме есть власть. Он - только отражение власти. Нужно знать ту совокупность давлений и влияний, под гнетом которых ему приходится работать».

...Официальными оплотами реакции стали, как вы знаете, правое крыло Государственного совета и организация объединен­ного дворянства. Было бы ошибочно думать, что эти органы яв­

ляются сколько-нибудь верными показателями господствующих настроений среди русского дворянства и высшей русской бюрок­ратии. Потребовался последовательный, искусственный подбор, чтобы придать им их современную физиономию. Русское дво­рянство, выполнившее своими руками великую культурную мис­сию нашего земства, в своем преобладающем большинстве есть, несомненно, элемент прогресса. Значительно преувеличена также легенда об оторванности русской бюрократии, ее отчужденности от общественных настроений и народных нужд. В те редкие мо­менты просветления, когда власть становилась на путь широкого творчества, она в составе своей бюрократии находила немало да­ровитых людей, которые с радостью несли свой громадный госу­дарственный опыт на служение открывающимся перед ними ве­ликим задачам. Так, новый русский суд в счастливую минуту нашей истории явился продуктом творчества нашей бюрократии.

Ш Государственная дума в момент своего созыва застала в Государственном совете в роли преобладающей группы так назы­ваемую группу центра¹¹⁵. Группа эта, далеко не однородная по своему составу, объединялась, однако, общностью признания Ма­нифеста 17 октября и других актов верховной власти освободи­тельной эпохи как предустановленных основ предстоящей преоб­разовательной работы.

На эту группу, составлявшую вместе с левым крылом реша­ющее большинство, правительство могло опереться при проведе­нии своей программы реформ. Между этой группой и тем дум­ским центром, тоже пестрым по составу, который представлял большинство в Государственной думе, при всем различии поли­тических оттенков, был известный контакт, была общая почва, общий язык, возможность взаимными уступками создавать согла­шения. Ряд новых назначений, последовательно, из года в год, проведенных в однородном направлении, постепенно, но реши­тельно передвинул центр тяжести в Госсовете в сторону правого крыла. Происходило не только механическое, численное усиле­ние правого крыла, самый характер назначений был показате­лем, какое политическое направление было в данный момент в милости. А это, естественно, должно было влиять на те неустой­чивые элементы, которые издавна привыкли сообразовывать свой курс с господствующим направлением атмосферных течений.

Получалось тяжелое впечатление какой-то двойственности: с одной стороны, все оставалось как будто по-старому, Манифест не был отменен, обещания не были взяты назад, правительство, с соизволения власти, продолжало разрабатывать и вносить зако­нопроекты со ссылками на акты освободительной эпохи, законо­проекты, носившие определенную печать этой эпохи; с другой стороны, с соизволения той же власти последовательно усилива­лись те элементы, которые нисколько не скрывали своей непри­миримой вражды к новому политическому строю и к тем пред­ставителям правительства, которые были на его стороне, элемен-166

ты, учитывавшие и Манифест 17 октября, и другие однородные акты верховной власти как легкомысленные или малодушные уступки, вырванные либо силой, либо обманом, элементы, кото­рые поставили своей задачей толкать власть к государственному перевороту и охотно предлагали свои к тому услуги.

Главные усилия реакции были направлены на первых порах не столько против народного представительства, сколько против главы правительства, который являлся стойким сторонником но­вого государственного строя и в своей программе преобразований, сделавшейся задачею его жизни, стоял на почве новых начал. Характерным моментом этой борьбы явился памятный эпизод с законопроектом о штатах морского Генерального штаба¹¹⁶. Это была проба сил. Удар был умело подготовлен, умно рассчитан. Он был направлен в то место, которое является жизненным нервом всякого государственного человека России. Опасный чело­век был побежден и надломлен. Надо было повторить тот же удар. И удары посыпались. Вы помните ту сложную интригу, которая разыгралась вокруг вопроса о введении земства в запад­ных губерниях¹¹⁷. Вы помните ту роковую ошибку, которую до­пустил П. А. Столыпин, - его мимолетная победа обратилась для него в окончательное поражение. Кампания, которая велась про­тив этого выдающегося государственного деятеля, заслуги которо­го перед государством и монархией громадны, находила себе вдохновение и поддержку в тех безответственных, внеправитель-ственных течениях, которые совершенно правильно видели в нем для себя непримиримого и опаснейшего противника. В сто­рону этих течений все больше передвигался политический центр тяжести. Возвышения и падения людей, важные события госу­дарственной жизни шли уже мимо правительства, имея иные скрытые, но более мощные источники. Правительство понемногу теряло ту легкую конституционную окраску, которая содержалась в идее объединенного кабинета. Мы возвращались к традициям личного режима с его худшими аксессуарами.

Борьба Столыпина с этими реакционными течениями, кото­рые он считал гибельными для России и для монархии, окон­чилась его поражением. Еще задолго до его физической смерти наступила его политическая предсмертная агония. И киевская ка­тастрофа¹¹⁸ вызвала чувства радости, во всяком случае, облегче­ния не в одних только революционных кругах, откуда был на­правлен выстрел; не в одном только лагере русских радикалов смерть этого крупного борца была учтена как успех, ибо выбыл из строя опаснейший противник. Несомненно, что если были люди, которые направляли предательский выстрел, то были и другие, которые ему не мешали. Сенаторская ревизия и ее исход только подтвердили подозрения и догадки.

Борьба, в которой изнемог такой исполин, как Столыпин, ко­нечно, оказалась уже совсем не по плечу его преемникам. Вряд ли даже с их стороны были сделаны серьезные попытки к тому:

167

слишком грозным и предостерегающим примером стояла перед ними судьба их предшественника. Надо съежиться, надо казаться маленькими, опасно противодействовать, упаси бог - заслонять? Только этой ценой можно удержаться у власти, ценой самоуп­разднения. И правительство упразднило себя, правительство ка­питулировало по всей линии.

Всем памятно, при каких условиях проходила избирательная кампания в IV Думу. Правительством был составлен и приведен в исполнение грандиозный план фальсификации выборов¹¹⁹. Правда, план этот в некоторых своих частях потерпел неудачу. И поэтому к нему принято относиться с некоторой снисходи­тельной иронией. При этом забывают, что, с другой стороны, не­удачу плана приписывают непоследовательности исполнителей, отклонениям от намеченной системы. Правительственная избира­тельная кампания обнаружила с полной очевидностью, куда кло­нился правительственный курс. Нередко именно против октябри­стов было направлено острие административных воздействий: сводились счеты и с партией, которая ив моменты сотрудниче­ства с правительством держалась вполне независимой позиции, сводились счеты и с отдельными членами партии, неугодными центральной власти или местной администрации. Борьба прави­тельства против октябристов на выборах в IV Думу была во вся­ком случае характерным эпизодом в этой истории одной попыт­ки русского общества к совместной работе с правительством.

Результаты успеха, одержанного реакцией, сказались очень скоро. Иссякло государственное творчество. Глубокий паралич сковал правительственную власть: ни государственных целей, ни широко задуманного плана, ни общей воли! На их место высту­пили-борьба личных интриг и домогательств, личные счеты, ведомственные трения! Государственный корабль потерял свой курс, потерял всякий курс, зря болтаясь по волнам. Никогда ав­торитет правительственной власти не падал так низко. Не вызы­вая к себе ни симпатий, ни доверия, власть не способна была внушить к себе даже страха. Даже то злое, что она творит, она творит подчас без злой воли, часто без разума, какими-то ре­флекторными, судорожными движениями. В характеристике пра­вительства недоставало только элемента комического. И этот смешной штрих умудрилось оно прибавить, вызвав дружный хо­хот всей России, трагический хохот.

Правда, есть еще такие ведомства, которые по инерции и в силу случайно благоприятных обстоятельств продолжают свой когда-то в иных условиях намеченный план работ, но и они встречают в центральном правительстве в лучшем случае безраз­личное равнодушие, а чаще недоброжелательство и противодей­ствие. Правда, в торжественных случаях произносятся иногда старые, знакомые слова, но им уже никто не верит, не верят ораторы, не верят и слушатели.

Развал центральной власти отразился, естественно, и полной

168

дезорганизацией администрации на местах. Осуществилась, дей­ствительно, какая-то административная децентрализация, но в ка­рикатурной форме. На почве этой своеобразной автономии, мест­ные власти в расчете на безнаказанность, как бы угадывая виды центрального правительства, довели свой произвол до, невероят­ных пределов, переходя подчас в озорство.

Вполне естественно, что при таких условиях власть очутилась совершенно одинокой, брошенной всеми: ведь реакция во всех своих видах лишена всяких корней в стране, если не считать тех вскормленных за счет казённого пайка политических органи­заций, которые декоративными стягами стараются прикрыть свое бессилие и ничтожество. Общественные симпатии и доверие/ бе­режно и с трудом накопленные вокруг власти во времена Сто­лыпина, вмиг отхлынули от правительства его преемников. Кон­чился медовый месяц.

Но паралич власти оказался не только внутренним развалом. Разыгрались мировые события громадной исторической важно­сти. Перед Россией открывались широкие горизонты, создавались небывало благоприятные новые международные комбинации. Ис­торические заветы России, ее реальные политические интересы, ее честь и ее польза требовали, чтобы она, как великая славян­ская держава, сыграла решающую роль в этом мировом кризисе. Россия бодрая, сильная, здоровая, Россия верная своей истории и верящая в свою будущность, такая Россия выполнила бы свой долг. Но то же состояние прострации и маразма, которое вызва­ло внутреннее омертвение нашего государственного организма, сковало наши движения, обессилило нашу волю и извне. Наша внешняя политика, бездарная и малодушная, не только упустила все те выгоды, которые помимо нас, чужими усилиями и волей наконец-то благоприятной нам судьбы открывались, перед Рос­сией, но и потеряла все прежние позиции, которые были завое­ваны в прежние царствования неисчислимыми жертвами русско­го народа.' Не следует от себя скрывать, что те бескровные, но все же постыдные поражения, которые Россия понесла в течение балканского кризиса, имели громадное влияние на формирование общественных настроений, особенно в тех общественных кругах и народных массах, для которых великодержавная роль России является центральным пунктом их политического символа веры, отодвигая на второй план вопросы о недочетах нашей внутрен­ней жизни.

Каков же будет исход того тяжелого кризиса, через который мы ныне проходим? Что несет за собой надвигающаяся реак­ция? Куда ведет нас правительственный курс, или, вернее, отсут­ствие всякого курса? К неизбежной тяжелой катастрофе. На та­ком общем прогнозе сходятся все люди самых противоположных политических верований, самых разнообразных общественных групп, сходятся с редким, небывалым единодушием. К этому прогнозу готовы присоединиться и сами носители власти, той

169

власти, на которую падает главная вина перед русским народом, и их официальный, обязательный для них оптимизм плохо скрывает их внутреннюю тревогу.

Когда обрушится эта катастрофа? В каких формах она явит­ся? Кто может это предсказать! Одни с радостным ожиданием, другие с жуткой тревогой вглядываются в эти горизонты. Но ошибутся те, которые рассчитывают, что на развалинах повергну­того строя водворится тот порядок, который отвечает их полити­ческому и социальному мировоззрению. В тех стихиях, которые могут взять верх в надвигающейся борьбе, я не вижу тех устой­чивых элементов, которые могли бы обеспечить какой бы то ни было прочный государственный порядок. Не рискуем ли мы скорее попасть в полосу длительной, хронической анархии, кото­рая приведет государство к распаду? Не переживем ли мы опять смутное время, но уже при иной, более опасной внешней поли­тической обстановке?

Оглядываясь ныне назад на пройденный нами короткий, но поучительный политический путь, мы должны признать, что по­пытка, сделанная русским обществом в нашем лице, попытка сближения с властью, дружной с ней работы в деле проведения в русскую жизнь начал, признанных самою властью, попытка мирного, безболезненного перехода от старого, осужденного укла­да к новому строю, - потерпела неудачу. Сотрудничество наше было честное и лояльное, без излишней требовательности, без задней мысли. Октябризм удержал свою позицию до конца, вы­полняя договор даже тогда, когда с другой стороны наступила за­минка в выполнении обязательств. Пока держалась вера в иск­ренность власти и ее добрую волю, мы могли быть снисходи­тельны и терпеливы, мы делали уступки, давали отсрочки, мы могли ждать, ибо мы оценивали всю трудность положения, мы видели те помехи, среди которых билась сама власть.

Да, попытка октябрйзма примирить эти две вечно враждовав­шие между собой силы - власть и общество - потерпела неудачу. Но был ли октябризм ошибкой, исторической ошибкой, которую можно было бы поставить в вину русскому обществу, и в част­ности нам, его творцам? Виноваты ли мы в том, что, поддава­ясь естественному оптимизму, навеянному на нас эпохой, мы поверили обещаниям власти, облеченным в торжественную фор­му государственных актов? Наш оптимизм потерпел поражение. Но ведь вся история этих годов есть одна цепь неудач и пора­жений. Мы только напрасно будем искать, кто же удачники и кто же победители? Ведь в русской исторической драме, запол­нившей собою истекшее десятилетие, потерпели неудачу все уча­стники, последовательно сменявшие друг друга на политической сцене, - реакция и революция, радикализм и социализм, нацио­нализм и либерализм. Теперь на подмостки вновь пробирается реакция, а может быть, и реставрация. Но обеспечен ли ей ус­пех и надолго ли? Если октябризм разделил со всеми политиче-

170

скими попытками последних лет общую неудачливую судьбу, то все же исторической ошибкой он не был. Русскому обществу не было бы оправданий, если бы оно в момент грозной опасности для государства отказало в своей поддержке власти, которая, каза­лось, убежденно и решительно пошла на те преобразования, ко­торые давно уже были намечены общественными требованиями. Такой момент лояльной поддержки правительственной политики со стороны общества должен был найти себе место в истории освободительной эпохи. Изолированное правительство было, есте­ственно, обречено на неудачу в своих реформаторских попытках. И таким путем создавалось для него слишком легкое оправдание для возврата к старому порядку. Но если следует признать исто­рической необходимостью, а не ошибкой октябристский опыт со­трудничества с правительством ради общности целей, то было бы ничем не оправдываемой ошибкой, если бы этот опыт про­должался и после уроков прошлого и при изменившемся новом порядке вещей.

А в настоящее время мы, действительно, стоим перед совер­шенно изменившейся политической обстановкой, не имеющей, в сущности, ничего общего с той, при которой слагалась наша партия и определялась наша тактика. Мы стоим лицом к лицу уже не с той властью, с которой мы договаривались. Договор уже не нарушен, а разорван. Если раньше, при всех недочетах преобразовательной деятельности  правительства, страна могла быть спокойна, по крайней мере, за основное приобретение осво­бодительной эпохи, за народное представительство, с которым связана вся будущность России, то в современном политическом курсе мы должны признать прямую угрозу конституционному принципу и начало полной ликвидации эры реформ. Мы знаем, что вопрос о строе поставлен как очередной вопрос если не са­мою правительственною властью, то в тех внеправительственных кругах, которые сильнее самого правительства. Сановники, делаю­щие карьеру, наперерыв угодливо предлагают свои планы госу­дарственного переворота, а себя - в их исполнители. Будет ли это открытый и крутой переворот с изменением самого характера народного представительства и его компетенции? Или это будет роспуск Думы, не сопровождающийся новым созывом? Не оста­новятся ли на более робком и мелком, но и осторожном реше­нии вопроса - путем частичных разъяснений, установления пре­цедентов от случая к случаю, мало-помалу сузить права народно­го представительства? Может быть, не отваживаться пока на на­рушение основных законов, а созвать Государственную думу еще раз на почве существующего избирательного закона, но с приме­нением, на этот раз последовательным и неуклонным, всего того грандиозного аппарата, которым располагает правительство для массовой фальсификации выборов?

Что же должно делать русское общество перед лицом этой опасности, угрожающей уже не тем или иным реформам, a ea­rn

мой реформе, ее жизненному центру, идее народного представи­тельства?, Что должны делать политические партии, поставив­шие себе задачей обновление России на тех началах политиче­ской свободы и социальной справедливости, которые нашли се­бе выражение в актах верховной власти освободительной эпо­хи? Что может и должна делать Государственная дума, постав­ленная доверием народа на страже целости государственного строя?

Правда, ценой покорности, малодушных уступок, унизитель­ных соглашений, быть может, и удалось бы народному предста­вительству купить себе отсрочку под условием замкнуться в по­вседневной, будничной, мелкой работе и не дотрагиваться до ве­ликих государственных проблем. Прошла бы пора безвременья, просветлились бы горизонты,-и народное представительство, благополучно пережившее эту тусклую эпоху, сохраненное как явление нашей государственно-правовой жизни могло бы вновь занять властное положение в нашем государственном строе и развернуть широкую творческую работу. Но сберегла ли бы себя Дума даже этой ценой? И разве это не было бы политическим самоубийством народного представительства, крушением самой его идеи в народном сознании? А тем временем неудержимо шел бы гнилостный процесс разложения нашего государственно­го организма, убивая жизненную ткань, накапливая элементы смерти и тления.

Перед Государственной думой, которая верна своему долгу перед государем и государством, есть только один путь. Если другие органы власти являются малодушными попустителями, а может быть, и преступными соучастниками, то Государственная дума должна взять в свои руки защиту дела русской свободы и незыблемости нашего государственного строя. Все орудия своей власти, всю силу своего авторитета должна она отдать этому де­лу. Как ни ограничены, казалось бы, те боевые средства, которы­ми располагает наше народное представительство, все же и они не все и не в полной мере нашли себе применение. Во имя долгожданной политической свободы, в защиту конституционного принципа, в борьбе за реформы должны быть использованы все легальные средства парламентской борьбы: свобода парламентско­го слова, авторитет думской трибуны, право запросов, право от­клонять законопроекты и прежде всего бюджетные права, право отклонять кредиты.

На поддержку со стороны народного представительства долж­но рассчитывать только такое правительство, которое явилось бы прежде всего надежной порукой, что оно не станет орудием госу­дарственного переворота и что оно возьмет ца себя выполнение той широкой программы либеральных реформ, которая нашла себе выражение в важных государственных актах освободитель­ной эпохи. В этих актах именем верховной власти утверждались принципы конституционного строя и правового порядка, провозг-

172

лашалась незыблемость основ гражданской свободы, обещались гарантии неотъемлемости дарованных благ этой свободы, выска­зывалась забота о поддержании престижа Государственной думы и об обеспечении подобающего ей значения, проводилась пра­вильная мысль, что правительство не должно являться элемен­том противодействия решениям Думы, признавалась важность установления нормальных отношений между Думой и Госсове­том путем преобразования Совета на началах видного участия выборного элемента, внушались властям на всех ступенях пря­мота и искренность в утверждении гражданской свободы и в ус­тановлении гарантий этой свободы, намечались, наконец, основ­ные линии экономической политики, направленной ко благу ши­роких масс.

Сравните эти прекрасные, возвышенные слова, целиком вы­хваченные из важного правительственного акта, сопровождавшего Манифест 17 октября¹²⁰, с современной действительностью и со­временным правительственным курсом, и вы увидите ту кривую падения, которую описала за истекший короткий промежуток времени русская правительственная власть. Подобрать эту бро­шенную авторами программу, «принять ее», как значилось на подлинном в высочайшей отметке, «к руководству», понудить правительство к ее выполнению, - такова очередная задача и важнейший долг Государственной думы. Именно на нас, октяб­ристах, лежит прежде всего этот долг. Когда-то, в дни народного безумия, мы подняли наш отрезвляющий голос против эксцессов радикализма, - в дни безумия власти именно мы должны сказать этой власти серьезное слово предостережения. Мы когда-то вери­ли и призывали к вере, мы терпеливо ждали,-и теперь мы должны заявить, что нашему терпению пришел конец одновре­менно с нашей верой. Нельзя оставлять в данный момент за профессиональной оппозицией, за радикальными и социалисти­ческими партиями монополию оппозиции против власти и при­нятого ею гибельного курса, ибо это создавало бы опасную иллю­зию, будто власть борется против радикальных утопий и- социа­листических экспериментов, между тем как она противодействует проведению самых умеренных и элементарных требований об­щества, получивших когда-то признание со стороны самой вла­сти. Перед грядущей катастрофой именно мы должны сделать эту последнюю попытку образумить власть, открыть ей глаза, вселить и в нее ту тревогу, которою мы полны, ибо мы пред­ставители тех имущих буржуазных классов, которые всеми свои­ми жизненными интересами связаны с мирной эволюцией госу­дарства и на которые в случае потрясений обрушится первый удар.

Кто явится сторонниками октябризма в этой борьбе за осно­вы реформы и в Думе, и вне Думы? В нашей молодой полити­ческой жизни политические партии еще далеко не вышли из стадии формирования и их группировки все еще. находятся в

173

переходном флуктурирующем состоянии. В пределах тех задач, которые ставит себе в данный момент октябризм, и в пределах тех средств борьбы, которые ему свойственны, он примет всякую помощь. Но общность опасности и общность противника, сходст­во в тактических приемах, рассчитанных на данный момент, не могут лишить октябризма его самостоятельного характера. В ос­нову октябризма легло совершенно определенное мировоззрение, не кабинетным путем, не на партийных конференциях вырабо­танное, а выношенное в течение долгих лет русской жизнью, оп­ределенными течениями русской общественной мысли, сложив­шееся около культурной работы русской либеральной буржуазии преимущественно в области местного самоуправления. Из этого мировоззрения естественно вытекла та программа, которая яви­лась как бы учредительным актом октябристской партии. Про­грамме этой отвечают определенные решения тех главнейших задач русской жизни, которые стоят перед современным поколе­нием. И общность тактики данного момента не будет в состоя­нии преодолеть и даже прикрыть тех точек различия, тех глубо­ких демаркационных линий, которые отделяют октябризм от других русских общественных течений и дают ему свое важное и самостоятельное место в общей экономии русских политиче­ских партий.

Будет ли услышан наш голос? Дойдет ли наш крик предо­стережения до тех высот, где решаются судьбы России? Заразим ли мы власть нашей мучительной тревогой? Выведем ли мы ее из состояния того сомнамбулизма, которым она охвачена? Хоте­лось бы верить. Во всяком случае, это наш последний шанс для мирного исхода из кризиса. Пусть не заблуждаются относительно народных настроений, пусть не убаюкиваются внешними призна­ками спокойствия. Никогда еще революционные организации, до­бивающиеся насильственного переворота, не были в таком состо­янии разгрома и бессилия, и никогда еще русское общество и русский народ не были так глубоко революционизированы - дей­ствиями самой власти; ибо с каждым днем все более теряется вера в эту власть, а с ней и вера в возможность нормального, мирного выхода из кризиса.

Ведь очередная опасность в данный момент-не в партиях переворота, не в антимонархической проповеди, не в антирелиги­озных учениях, не в пропаганде идей социализма и антимилита­ризма, не в агитации анархистов против государственной власти. Историческая драма, которую мы переживаем, заключается в том, что мы вынуждены отстаивать монархию против тех, кто является естественными защитниками монархического начала, мы вынуждены отстаивать церковь против церковной иерархии, армию против ее вождей, авторитет правительственной вла­сти-против носителей этой власти. Мы как будто завязли в'По­лосе общественного уныния и апатии, что есть состояние пассив­ное,-но от него лишь один шаг к чувству отчаяния, которое

174

представляет уже активную силу громадного разрушительного действия. Да отвратит господь бог от нашего отечества эту гроз­ную опасность.

ЦГАОР СССР, ф. 555 (А. И. Гуч­ков), on. 1, д. 508, л. 1-9; д. 505, л. 1 -13; Отчет Центрального Ко­митета «Союза 17 октября» о его деятельности 1 октября 1913 г.-1 сентября 1914 г. М., 1914.

В. МАКЛАКОВ. ТРАГИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Развитие техники создало это положение; в таком остром ви­де его не могло быть прежде ни прямо, ни в аллегории. Вы не­сетесь на автомобиле по крутой и узкой дороге, один неверный шаг-и вы безвозвратно погибли. В автомобиле - близкие люди, родная мать ваша. И вдруг вы видите, что ваш шофер править не может; потому ли, что он вообще не владеет машиной на спусках, или он устал и уже не понимает, что делает, но он ве­дет к гибели и вас, и себя, и если продолжать ехать, как он, пе­ред вами - неизбежная гибель. К счастью, в автомобиле есть лю­ди, которые умеют править машиной; им надо поскорее взяться за руль. Но задача пересесть на полном ходу нелегка и опасна; одна секунда без управления - и автомобиль будет в пропасти.

Однако выбора нет,-вы идете на то. Но сам шофёр не идет. Оттого ли, что он ослеп и не видит, что он слаб и не сообража­ет, из профессионального самолюбия или упрямства, но он цеп­ко ухватился за руль и никого не пускает. Что делать в такие минуты? Заставить его насильно уступить свое место? Но это хорошо на мирной телеге или в обычное время на тихом ходу, на равнине; тоща это может оказаться Спасением. Но можно ли делать это на бешеном спуске, по горной дороге? Как бы вы ни были и ловки, и сильны, в его руках фактически руль, он ма­шиной сейчас управляет, и один неверный поворот, или нелов­кое движение этой руки,-и машина погибла. Вы знаете это, но и он тоже знает. И он смеется над вашей тревогой и вашим бессилием; «не посмеете тронуть!».

Он прав: вы не посмеете тронуть; если бы даже страх или негодование вас так охватили, что, забыв об опасности, забыв о себе, вы решились силой выхватить руль,-пусть оба погиб­нем,-вы остановитесь: речь идет не только о вас: вы везете с собой свою мать; ведь вы и ее погубите вместе с собой, сами по­губите.

И вы себя сдержите; вы отложите счеты с шофером до того вожделенного времени, коща минует опасность, коща вы будете опять на равнине; вы оставите руль у шофера. Более того,-вы постараетесь ему не мешать, будете даже помогать советом, ука­занием, действием. Вы будете правы,-так и нужно сделать. Но

175

что будете вы испытывать при мысли, что ваша сдержанность может все-таки не привести ни к чему, что даже и с вашей по­мощью шофер не управится, что будете вы переживать, если ва­ша мать при виде опасности будет просить вас о помощи и, не понимая вашего поведения, обвинит вас за бездействие и равно­душие?

Русские ведомости.   1915. 27 сент.

РЕЧЬ П. Н. МИЛЮКОВА, ПРОИЗНЕСЕННАЯ В ЗАСЕДАНИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ 1 НОЯБРЯ 1916 Г.

Господа члены Государственной думы! С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну. Вы помните те обстоятельства, при которых Дума собиралась больше года тому назад., 19 июля 1915 г. Дума была под впечатлением наших военных неудач. Она нашла причины этих неудач в недостатке военных припа­сов и указала причины недостатка в поведении военного минист­ра Сухомлинова¹²¹. Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием. И вы помните, что тогда с этой кафедры даже министр Горемы-кин признал, что «ход войны требует огромного, чрезвычайного подъема духа и сил». Вы помните, что власть пошла тогда на уступки. Ненавистные обществу министры были тоща удалены до созыва Думы¹²². Был удален Сухомлинов, которого страна считала изменником (голоса слева: «он и есть»). И в ответ на требования народных представителей в заседании 28 июля Поли­ванов¹²³ объявил нам при общих рукоплесканиях, как вы помни­те, что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра. И, господа, общественный подъем тоща не прошел даром. Наша армия получила то, что ей было нужно, и во второй год войны страна перешла с тем же подъемом, как и в первый. Какая, господа, разница теперь, на 27-м месяце войны! Разница, которую особенно замечаю я, проведший несколько месяцев этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим рас­стройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на десятом и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести все необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я

176

скажу открыто: есть разница в положении. Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе (голоса: «верно»), ибо по отношению к этой власти ни попытки исправления, ни попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказа­лись удачными. Все союзные государства призвали в ряды вла­сти самых лучших людей из всех партий. Они собрали крутом глав своих правительств все то доверие, все те элементы органи­зации, которые были налицо в их странах, более организован­ных, чем наша. Что сделало наше правительство? Наша декла­рация это сказала. С тех пор как выявилось в четвертой Госу­дарственной думе то большинство, которого ей раньше недоста­вало, большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, с этих самых пор все почти члены кабинета, ко­торые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. И если прежде мы говорили, что у нашей власти нет ни зна­ний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то, гос­пода, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на каком она стояла в нормальное время нашей русской жизни (голоса слева: «верно, правильно»), и пропасть между нами и ею расши­рилась и стала непроходимою (голоса слева: «верно»). Господа, тоща, год тому назад, был отдан под следствие Сухомлинов, те­перь он свободен (голоса слева: «позор»). Тоща ненавистные ми­нистры были удалены до открытия сессии, теперь число их уве­личилось новым членом¹²⁴ (слева голоса: «верно», справа голос: «Протопопов?»). Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы об­ращались тоща к ее патриотизму и к ее добросовестности. Мо­жем мы сделать это теперь? (голоса слева: «конечно, нет»). Во французской Желтой книге был опубликован германский доку­мент, в котором преподавались правила, как дезорганизовать не­приятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Господа, если бы наше правительство хотело намеренно > поста­вить перед-собой эту самую задачу или если бы германцы захо­тели употребить на это свои средства - средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли бы сделать, как поступать так, как поступало русское правительство (слева го­лоса: «правильно», Родичев¹²⁵ с места: «к сожалению, это так»). И вы, господа, имеете теперь последствия. Еще 13 июня 1916 г. с этой кафедры я предупреждал, что «ядовитое семя подозрения уже дает обильные плоды», что «из края в край земли русской расползаются темные слухи о предательстве и измене». Я цити­рую свои тогдашние слова. Я указывал тоща-привожу опять мои слова,-что «слухи эти забираются высоко и никого не ща­дят». Увы, господа, это предупреждение, как и все другие, не бы­ло принято во внимание. В результате в заявлении 28 председа­телей губернских управ, собравшихся в Москве 29 октября этого года, вы имеете следующее указание: «Мучительное, страшное подозрение, зловещие слухи о предательстве и измене, о темных

177

силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путем раз­рушения народного единства и сеяния розни подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вра­жеская рука тайно влияет на направление хода наших государст­венных дел. Естественно, что на этой почве возникают слухи о признании в правительственных кругах бесцельности дальней­шей борьбы, своевременности окончания войны и необходимости заключения сепаратного мира». Господа, я не хотел бы идти на­встречу излишней, быть может, болезненной подозрительности, с которой реагирует на все происходящее взволнованное чувство русского патриота. Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственны­ми делами (аплодисменты слева, голоса: «верно»). У меня в ру­ках номер «Берлинер Тагеблатт» от 16 сентября 1916 г. и в нем статья под заглавием: «Мануйлов¹²⁶, Распутин¹²⁷, Штюрмер¹²⁸». Сведения этой статьи отчасти запоздали, отчасти эти сведения неверны. Так, немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова, своего личного сек­ретаря. Господа, вы все знаете, что это не так и что люди, аре­стовавшие Манасевича-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были за это удалены из кабинета.

Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, что­бы его можно было арестовать; Штюрмер не арестовал Манасе­вича-Мануйлова, Штюрмер освободит Манасевича-Мануйлова (ап­лодисменты слева, голоса: «верно». Родичев с места: «к несча­стью, правда»). Вы можете спросить: «Кто такой Манасевич-Ма­нуйлов? Почему он нам интересен? Я вам скажу, господа, Мана­севич-Мануйлов - это бывший чиновник русской тайной полиции в Париже, известная «Маска» «Нового времени», сообщающий этой газете пикантные подробности из жизни революционного подполья. Но он, что для нас интереснее, есть также исполни­тель особых секретных поручений. Из этих поручений одно мо-; жет вас заинтересовать сейчас. Несколько лет тому назад Манасе­вич-Мануйлов попробовал было исполнить поручение германское го посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, говорят, около 800 ООО рублей, на подкуп «Нового времени». Я очень рад ска­зать, что сотрудник «Нового времени» вышвырнул Манасевича-Мануйлова из своей квартиры, и Пурталесу стоило немало труда затушевать эту неприятную историю. Но вот, господа, на какого рода поручения употребляли не так давно личного секретаря ми­нистра иностранных дел Штюрмера (слева продолжительный шум й голоса: «позор»).

Председательствующий. Покорнейше прошу прекратить шум.'

П. Н. Милюков. Почему этот господин был арестован? Это давно известно, и я не скажу ничего нового, если я вам повторю то, что вы знаете. Он был арестован за то, что он взял взятку. А почему он был отпущен? Это, господа, тоже не секрет: он зая-

178

вил следователю, что поделился взяткою с председателем Совета министров (шум. Родичев с места: «Это все знают». Шум, голоса: «Дайте слушать, тише»).

Председательствующий. Прошу гг. членов Государственной думы соблюдать спокойствие.

П. Н. Милюков. Манасевич, Распутин, Штюрмер. В статье на­зываются еще два имени - кн. Андроников¹²⁹ и митрополит Пи-тирим¹³⁰ как участники назначения Штюрмера вместе с Распути­ным (шум слева). Позвольте мне остановиться на этом назначе­нии несколько подробнее. Я разумею назначение Штюрмера ми­нистром иностранных дел. Я пережил это назначение за грани­цей. Оно у меня сплетается с впечатлением моей заграничной поездки. Я просто вам расскажу по порядку то, что я узнавал по дороге туда и обратно, а выводы вы уже сделаете сами. Итак, едва я переехал границу, несколько дней после отставки Сазоно­ва¹³¹, как сперва шведские, а потом германские и австрийские га­зеты принесли ряд известий о том, как встретила Германия на­значение Штюрмера. Вот что говорили газеты. Я прочту выдер­жки без комментариев. «Берлинер Тагеблатт»: «Личность Сазоно­ва давала союзникам гарантию прочности иностранной политики последних пяти лет. Штюрмер во внешней политике есть белый лист бумаги. Несомненно, он принадлежит к кругам, которые смотрят на войну с Германией без особого воодушевления».

«Кельнская газета»: «Мы, немцы» не имеем никакого основа­ния жалеть об этой новейшей перемене в русском правительст­ве. Штюрмер не будет препятствовать возникающему в России желанию мира». «Нойес Винер Тагеблатт»: «Хотя, слово теперь не за дипломатами, но все же это облегчение, коща уходит че­ловек, на котором тяготеет вина за начало войны».

«Рейхе Пост»: «Штюрмер во всяком случае будет свободнее в своих отношениях к Даунинг Стрит». <«Дер Бунд»-это герма­нофильский орган, издающийся в Берне. Он ставит в связь на­значение Штюрмера с сообщениями русских газет, что в середи­не июля было заседание в Ставке, на котором обсуждалась воз­можность заключения мира.>*

Особенно интересна была передовая статья в «Нойе Фрайе Прессе» от 25 июля. Вот что говорится в этой статье: «Как бы ни обрусел старик Штюрмер (смех), все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из пансла­вистских идей, будет руководить немец (смех). Министр-прези­дент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал,- господа, заметьте,-он не обещал, что без Кон­стантинополя и проливов он никогда не заключит мира. В лице Штюрмера приобретено оружие, которое можно употреблять по

Выпущенный в стенограмме текст воспроизведен по брошюре: Речь П. Н. Милюкова, произнесенная в заседании Государственной думы 1 ноября 1916 г. Б. м., б. г.

¹      179

желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вов-, се не желающих союза с Англией., Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную касту».

Откуда же берут германские и австрийские газеты эту уверен­ность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действо­вать против Англии и против продолжения войны? Из сведений русской печати. В московских газетах была напечатана в те же дни записка крайних правых, всякий раз записка крайних пра­вых (Замысловский¹³² с места: «И всякий раз это оказывается ложью»), доставленная в ставку в июле перед второй поездкой Штюрмера. В этой записке заявляется, что хотя и нужно бороть­ся до окончательной победы, но нужно кончить войну своевре­менно, а иначе плоды победы будут потеряны вследствие рево­люции (Замысловский с места: «подписи, подписи»). Это - старая для наших германофилов тема, но она развивается в ряде новых нападок.

Замысловский (с места). Подписи! Пускай скажут подписи.

Председательствующий. Член Государственной думы Замыс­ловский, прошу вас не говорить с места.

П. Н. Милюков. Я цитирую московские газеты.

Замысловский (с места). Клеветник! Скажите подписи! Не клевещите!

Председательствующий. Член Государственной думы Замыс­ловский, покорнейше прошу вас не говорить с места.

Замысловский. Дайте подписи, клеветник!

Председательствующий. Член Государственной думы Замыс­ловский, призываю вас к порядку.

Вишневский 1-й¹³³ (с места). Мы требуем, подписи. Пусть не клевещет.

Председательствующий. Член Государственной думы Вишнев-, ский 1-й, призываю вас к порядку.

П.Н. Милюков. Я сказал вам свой источник-это московские газеты, из которых есть перепечатки в иностранных газетах. Я передаю те впечатления,. которые за границей определили мне­ние печати о назначении Штюрмера. Я и говорю, что мнение иностранного общества, вызванное перепечаткой известия, быв­шего в московских газетах, такое, что в Ставку доставлена запи­ска крайних правых, которые стоят на той точке зрения, что нужно поскорее кончить войну, иначе будет плохо, потому что будет революция.

Замысловский (с места). Клеветник, вот вы кто!

Марков 2-й¹³⁴ (с места). Он только сообщил заведомую не­правду (голос слева: «Допустимо ли это выражение с места, гос­подин председательствующий»).

Председательствующий. Я повторяю, член Государственной думы Замысловский, что призываю вас к порядку.

П. Н. Милюков. Я не чувствителен к выражениям г. Замыс-

180

ловского (голоса слева: «браво»). Повторяю, что старая тема раз­вивается на этот раз с новыми подробностями. Кто делает рево­люцию? Вот кто: оказывается, ее делают городской и земский со­юзы, военно-промышленный комитет, съезды либеральных орга­низаций. Это самые несомненные проявления грядущей револю­ции. «Левые партии», утверждает записка, «хотят продолжить войну, чтобы в промежутке организоваться и подготовить рево­люцию».

Господа, вы знаете, что кроме приведенной записки существует целый ряд отдельных записок, которые развивают ту же Мысль. Есть обвинительный акт против городской и земской организа­ции, есть и другие обвинительные акты, которые всем известны. Так вот, господа, та идея-фикс - революция, грядущая со стороны левых, та идея-фикс, помешательство на которой обязательно для каждого вновь вступающего члена кабинета (голоса слева: «правильно»), и этой идее-фикс приносится в жертву все: и вы­сокий национальный порыв на помощь войне, и зачатки рус­ской свободы, и даже прочность отношений к союзникам. В этом последнем обстоятельстве я особенно убедился, продолжая свое путешествие и доехав до Лондона и Парижа. Тут я застал свежее впечатление отставки Сазонова. Должен вам засвидетель­ствовать, что это было впечатление какого-то полного вандаль­ского погрома. Господа, вы только подумайте! С 1907 г. заклады­вались основы теперешней международной конъюнктуры. Посте­пенно, медленно, как это всегда бывает, устранялись старые по­дозрения, старые предрассудки. Приобреталось взаимное доверие, создавалась уверенность в прочности сложившихся отношений в будущем. И только, господа, на почве этой уверенности в проч­ности отношений, в том, что они продолжатся и после войны, только на этой почве и могла укрепиться готовность поступиться старыми взглядами в пользу национальных русских интересов. Только на почве сложившейся полной уверенности друг в друге могло быть подписано то соглашение, о котором я вам когда-то говорил, - соглашение о Константинополе и проливах. И вот со­юзники обнаружили удивительную настойчивость в борьбе и го­товность приносить жертвы. Они обманули в этом отношении все ожидания наших врагов и превысили наши собственные. Вот-вот, казалось, Россия пожнет плоды своих трудов и плоды работы двух министров иностранных дел за тот период времени, коща сложилась необычайная, редкая, единственная, может быть, в истории политическая конъюнктура, начало которой ознамено­вано деятельностью короля Эдуарда VII. И вот, господа, как раз в этот момент на месте опытных руководителей, пользующихся личным доверием, что ведь тоже есть капитал, и притом капи­тал, который трудно приобрести, - является «белый лист бумаги», неизвестный человек, не знакомый с азбукой дипломатии (голоса слева: «правильно») и готовый служить всяким подозрительным влияниям со стороны.

Господа, вы поймете последствия этой перемены. Когда ми­нистерством управлял Сазонов, в Англии и Франции знали, что то, что говорят наши послы, это говорит русское правительство. А какая же могла быть вера тем же послам, когда за ними ста­новился Штюрмер. Конечно, господа, налаженные десятилетиями отношения в одну минуту не разрушаются капризом одного ли­ца, и в этом отношении права была печать союзная и наша, когда говорила, что с переменой лица не переменилась русская политика. Но ведь в деликатном деле дипломатии есть оттенки, есть кружевная работа и есть топорное шитье. И кружевная ра­бота только возможна при особенной обстановке, при особенно благоприятных условиях. Господа, я видел разрушение этих тон­чайших, деликатнейших фибр междусоюзной ткани. Я видел это разрушение. На, моих глазах оно шло в Лондоне и в Париже. Вот что сделал г. Штюрмер, и, может быть, недаром он не обе­щал нам приобретения Константинополя и проливов. Я спраши­вал себя тогда, по какому же рецепту это делается? Я поехал дальше в Швейцарию отдохнуть, а не заниматься политикой, но и тут за мной тянулись те же темные тени. На берегах Женев­ского озера, в Берне я не мог уйти от прежнего ведомства г. Штюрмера-от министерства внутренних дел и от департамента полиции. Конечно, Швейцария есть место, где скрещиваются всевозможные пропаганды, где особенно удобно можно следить, за махинациями наших врагов. И понятно, что тут в особенно­сти должна быть развита система «особых поручений», но среди них есть поручения особого рода, которые вызывают к себе на­ше особое внимание. Ко мне приходили и говорили: спросите, пожалуйста, там, в Петрограде, чем здесь занимается известный Ратаев¹³⁵? Спросите, зачем сюда приехал какой-то неизвестный мне чиновник Лебедев¹³⁶? Спросите, почему эти чиновники де­партамента полиции оказываются постоянными посетителями са­лонов русских дам, известных своим германофильством. Господа, оказывается, что г-жа Васильчикова¹³⁷ имеет преемниц и продол­жательниц. Я не буду называть вам имени той дамы, перешед­шей от симпатии к австрийскому князю к симпатии к герман­скому барону, салон которой на Виа-Курва во Флоренции, а по­том в Монтрэ в Швейцарии был известен открытым германо­фильством хозяйки. Теперь эта дама приблизительно в это са­мое время переселилась из Монтрэ сюда, в Петроград. Газеты в высокоторжественных случаях упоминают ее имя. Проездом че­рез Париж обратно я застал еще свежие следы ее пребывания. Парижане были скандализированы германскими симпатиями этой дамы, и я должен с сокрушением прибавить, ее отношени­ями к русскому посольству, в которых, впрочем, наш посол не виноват. Кстати сказать, это та самая дама, которая начала де­лать дипломатическую карьеру г. Штюрмера, попытавшись не­сколько лет тому назад походатайствовать, чтобы ему дали место посла в одном из второстепенных государств Европы. Я должен

182

сказать, что тогда эти предложения были найдены смешными и просьба успеха не имела (смех).

Что я хочу сказать этими указаниями? Господа, я не утверж­даю, что я непременно напал на один из каналов общения. Но это-одно из звеньев той однородной ткани Несса¹³⁸, которая очень плотно облегает известные общественные круги. Чтобы от­крыть пути и способы той пропаганды, о которой недавно еще откровенно нам говорил сэр Джордж Бьюкенен¹³⁹, нужно судеб­ное следствие вроде того, которое было произведено над Сухо­млиновым. Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые это следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность (аплодисменты).

Господа, я, может быть, не решился бы говорить о каждом отдельном из моих впечатлений, если бы не было совокупности и в особенности если бы не было того подтверждения, которое я получил, переехав из Парижа в Лондон. В Лондоне я наткнулся на прямое заявление, мне сделанное, что с некоторых пор наши враги узнают наши сокровеннейшие секреты и что этого не бы­ло во время Сазонова (возгласы слева: «ага»). Бели в Швейцарии и в Париже я задавал себе вопрос, нет ли за спиной нашей официальной дипломатии какой-нибудь другой, то здесь уже приходилось спрашивать об иного рода вещах. Прошу извине­ния, что, сообщая о столь важном факте, я не могу назвать его источника, но если это мое сообщение верно, то г. Штюрмер, быть может, найдет следы его в своих архивах (Родичев с места: «он уничтожит их»). Я миную Стокгольмскую историю¹⁴⁰, как известно, предшествовавшую назначению теперешнего министра внутренних дел и произведшую тяжелое впечатление на наших союзников. Я могу говорить об этом впечатлении как свидетель: я хотел бы думать, что тут было только проявление того качест­ва, которое хорошо известно старым знакомым Александра Дмитриевича Протопопова, - неумение считаться с последствиями своих собственных поступков (слева голос: «хороший ценз для министра», справа голос: «ваш лидер»). По счастью, в Стокголь­ме он был уже не представителем депутации, так как депутации в то время уже не существовало, она частями возвращалась в Россию. То, что Александр Дмитриевич Протопопов сделал в Стокгольме, было сделано в наше отсутствие (Марков 2-й с мес­та: «вы делали то же самое в Италии»). Но все же, господа, не питая никакого личного подозрения, я не могу сказать, какую именно роль эта история сыграла в той уже известной нам при­хожей, через которую вслед за другими прошел Александр Дмитриевич Протопопов на пути к министерскому креслу (слева шум и голоса: «великолепно, это Распутин»). Там, вероятно, эти вещи любят (голоса справа: «какая прихожая?»). Я вам назвал этих людей - Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюр­мер. Это та «придворная партия», победой которой, по словам

183

«Нойе Фрайе Прессе», было назначение Штюрмера. < «Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой цари-цы».>

Во всяком случае, я имею некоторое основание думать, что предложения, сделанные германским советником Варбургом Александру Дмитриевичу Протопопову, были повторены более прямым путем и из более высокого источника. Вот почему я нисколько не был удивлен, когда из уст британского посла я вы­слушал тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в же­лании подготовить путь к сепаратному миру. Может быть, я слишком долго останавливался на г. Штюрмере? (Голоса: «нет, нет».) Но, господа, ведь_v на нем преимущественно сосредоточи­лись те чувства и настроения, о которых я говорил раньше. Я думаю, что эти чувства и настроения не позволили ему за­нимать это кресло. Он слышал те возгласы, которыми мы встре­тили его приход. Будем надеяться вместе, что он больше сюда не вернется (аплодисменты слева, шум, голоса слева: «браво»).

Да, господа, большая разница между той нашей встречей, ко­торая происходила при Горемыкине 15 июля 1915 г. и даже в феврале 1916 г., и той встречей, которая происходит теперь. Не похожи эти встречи, как не похоже общее положение страны. Тогда мы могли говорить об организации страны при помощи думского законодательства. Бели бы нам в то время дали воз­можность провести намеченные нами и подготовленные законы, в том числе закон о волости, то Россия не стояла бы теперь в такой беспомощности перед вопросами об организации продо­вольственного дела. Это было тоща! Но теперь, господа, вопрос о нашем законодательстве отодвинут на второй план. Теперь мы видим и знаем, что с этим правительством мы так же не мо­жем законодательствовать, как не можем с ним вести Россию к победе (голоса слева: «верно»). Прежде мы пробовали доказывать, что нельзя же вступать в борьбу со всеми живыми силами стра­ны; нельзя вести войну внутри страны, если вы ее ведете на фронте; необходимо использовать народный порыв для достиже­ния национальных задач, и вне этого возможно только мертвя­щее насилие, которое только увеличивает ту опасность, которую: хотят этим насилием предупредить. Теперь, господа, кажется, все: убедились, что обращаться к ним с доказательствами бесполезно:,: бесполезно, коща страх перед народом, перед своей страной сле-^ пит глаза и коща основной задачей становится поскорее кончить войну, хотя бы вничью, чтобы только поскорее отделаться от не­обходимости искать народной поддержки (голоса слева: «верно»)^, 10 февраля 1916 г. я кончил свою речь заявлением, что мы не, решимся больше обращаться к «государственной мудрости вла­сти» и что. я не жду ответа на тревожные вопросы от тепереш­него состава кабинета. Тоща мои слова показались некоторые излишне мрачными. Теперь мы идем дальше, и, может быть,

184

эти слова будут светлее и ярче. Мы говорим правительству, как сказала декларация блока: мы будем бороться с вами, будем бо­роться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете (голоса слева: «правильно, верно») Говорят, один член Со­вета министров, и это член Думы Чхеидзе¹⁴¹ верно слышал, ус­лыхав, что на этот раз Государственная дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: «Я, быть может, дурак, но я не изменник!» (Смех.) Господа, предшественник этого министра был несомненно умным министром, так же как предшественник министра иностранных дел был честным министром. Но их те­перь ведь нет в составе кабинета. Да и разве же не все равно, господа, для практического результата, имеем ли мы дело в дан­ном случае с глупостью или изменой?!

< Когда вы целый год ждете выступления Румынии, настаи­ваете на этом выступлении, а в решительную минуту у нас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их по единственной узкоколейной дороге и таким образом вы еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, - как вы назовете это: глупостью или изменой? (голоса слева: «одно и то же»). Когда, вопреки нашим неоднократным наставлениям, начиная с февраля 1916 г. и кончая июлем 1916 г., причем уже в феврале я говорил о попытках Германии со­блазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумилли­онную армию, когда, вопреки этому, намеренно тормозится дело, и попытка умного и честного министра решить, хотя бы в по­следнюю минуту, вопрос в благоприятном смысле кончается ухо­дом этого министра и новой отсрочкой, а враг наш, наконец, пользуется нашим промедлением, - что это: глупость или изме­на? (голоса слева: «измена»). Выбирайте любое. Последствия те же! > Когда со все большей настойчивостью Дума напоминает, что надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть про­должает твердить, что организовать страну значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганиза­цию-что это: глупость или измена? (голоса слева: «это измена». Аджемов¹⁴²: «это глупость». Смех). Господа, мало того, когда на почве этого общего недовольства и раздражения власти намерен­но занимаются вызыванием народных вспышек - потому что участие департамента полиции в весенних волнениях на заводах доказано, - так вот, когда намеренно вызываются волнения и вспышки путем провокации, и притом знают, что это может служить мотивом для прекращения войны,-что это делается, сознательно или бессознательно?

< Когда в разгар войны «придворная партия» подкапывается под единственного человека, создавшего себе репутацию честного у союзников (шум), и когда он заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это... (Марков 2-й: «а ваша речь - глупость или измена?»). Моя речь есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете! Нет, господа, воля ваша,

185

уж слишком много глупости! (Замысловский: «вот это верно»). Как будто трудно объяснить все это только одной глупостью. >

Нельзя поэтому и население очень винить, если оно прихо­дит к такому выводу, который я прочел словами председателей губернских управ. Вы должны понять и то, почему и у нас се­годня не остается никакой другой задачи, кроме той задачи, ко­торую я уже указал: добивайтесь ухода этого правительства. Вы спрашиваете, как же мы начинаем бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Они для войны опасны и именно поэтому, во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило соединиться, мы с ним теперь боремся (голоса слева: «браво». Аплодисменты). Гос­пода, вы понимаете, что сегодня у меня не может быть никакой другой темы, кроме этой. Я не могу подражать члену Государст­венной думы Чхеидзе и заниматься нашей внутренней полеми­кой. Сегодня не время для этого, и я ничего не отвечу на его ссылки на меня и нападки. За меня отвечает содержание той декларации, которая здесь прочтена. Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством. Если у нас будет время, мы о них скажем. Но все частные при­чины сводятся к этой одной общей-к неспособности и злонаме­ренности данного состава правительства (голос слева: «правиль­но»). Это наше главное зло, победа над которым будет равно­сильна выигрышу всей кампании (голоса слева: «верно»). И поэ­тому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой кро­ви, во имя достижения наших национальных интересов, чего нам Штюрмер не обещает, во имя нашей ответственности перед тем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, по­ка не добьемся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей деклара­ции: одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их согласие и готовность выполнить програм­му большинства Государственной думы и их обязанность опи­раться не только при выполнении этой программы, но и во всей деятельности на большинство Государственной думы. Каби­нет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает дове­рия Государственной думы и должен уйти (шумные аплодисмен­ты. Голоса: «браво», бурные и продолжительные аплодисменты левой, центра и левой части правой).

Речь П.Н.Милюкова, произнесенная на заседании Государственной думы 1 ноября 1916 г. // Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия V. Заседание первое. Стенографиче­ский отчет. Пг. 1916. Стлб. 35-48.

РАЗДЕЛ III

ИССЛЕДОВАНИЯ

И ВОСПОМИНАНИЯ ЛИДЕРОВ

РОССИЙСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА

Д. И. ШАХОВСКОЙ¹⁴³. СОЮЗ ОСВОБОЖДЕНИЯ*

...Окончательное образование большинства союзов¹⁴⁴ относит­ся к концу марта и к первой половине апреля 1905 г., а первый организованный съезд представителей различных союзов, на ко­тором и произошло конституирование «союза союзов», имело ме­сто в Москве 9-10 мая.

Еще ранее состоялся Ш съезд «Союза освобождения»¹⁴⁵.

Вопрос о разработке полной политической программы этого Союза был, как мы видели, поставлен на очередь в октябре 1904 г. в гораздо более определенной форме, нежели организация со­юзов. В октябре же, за несколько времени до съезда, [была] на­печатана в «Освобождении» статья под заглавием «Организация и платформа демократической партии» ( в №58 от 14 окт. 1904 г.). Статья эта служит ответом на призыв какого-то г. Nemo, на­стаивавшего на неотложности того, что как раз и было в то вре­мя предметом забот Союза, и жаловавшегося, что эта работа над программой и организацией кадров запущена. Редактор замечает своему корреспонденту, что он ломится в открытую дверь, но подчеркивает необходимость внести в работу больше гласности и света. Статью свою редактор кончает словами: «Молчать в насто­ящее время значит терять' в силе. Наша сила действительно уве­личится во много раз, когда движение открыто и перед друзья­ми, и перед недругами предстанет, как организованное действова-ние, одухотворенное ясной программой. Необходимо, пользуясь удивительно благоприятным во всех отношениях моментом, энергично собирать умы вокруг широкой демократической про­граммы и в повышенной общественной температуре ковать крепкую организацию» (с. 130). Мы видели, что еще в двадцатых числах октября съезд имел в руках присланный из Парижа про­ект программы¹⁴⁶ и поставил на очередь обсуждение ее в «Сою­зе». События на некоторое время сняли эту работу и из числа

187

очередных дел «Союза», и со страниц «Освобождения». Впрочем, одна часть работы - составление проекта конституции - деятельно подвигалась вперед. К готовому уже в октябре тексту были напи­саны объяснительные записки и комментарий и вся работа отве­зена одним из московских освобожденцев* в Париж для печата­ния: 12 февраля в «Освобождении» появляется объявление о том, что проект конституции печатается, а 2 апреля (в №68)-что из­дание вышло в свет. Возобновление же статей в «Освобождении» о разработке программы мы находим в №67 от 5 марта. Не зна­ем, повлиял ли на довольно резкое изменение позиции редакто­ра заграничного журнала, до этого времени полного еще всецело переживанием событий 9 января, изданный 18 февраля рескрипт министру внутренних дел Булыгину о решении «совместною ра­ботою правительства и зрелых сил общественных достигнуть осу­ществления предначертаний, ко благу народа направленных», для чего признано ныне нужным «с божьею помощью, привле­кать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений», а для осуществле­ния сей воли - учредить особое совещание под председательство-ванием Булыгина. В России этот рескрипт поставил перед осво-божденцами новую задачу, всеми силами постараться повлиять на возможно широкую постановку и благоприятный исход наме­ченной работы. Уже через несколько дней после опубликования рескрипта, 24 февраля, IV съезд земцев-конституционалистов на квартире Ю.А. Новосильцова в Москве обратился,-основываясь на изданном того же 18 февраля указе сенату, допускавшем по­дачу на высочайшее имя от частных лиц и учреждений видов и предположений по вопросам, касающимся усовершенствования государственного благоустройства и улучшения народного благосо­стояния, - с заявлением на высочайшее имя за подписью присут­ствующих (за исключением лишь немногих уклонившихся) о том, чтобы к участию в Булыгинской комиссии были привлече­ны выборные представители земств, значительных городов и других общественных учреждений. Этим был дан пример мно­жеству учреждений и собраний частных лиц; обсуждение полити­ческих вопросов в импровизированных и признанных законом, собраниях, вызывавшееся пробуждением в обществе активной! мысли, мало склонной считаться с полицейскими запретами, по­лучило и некоторую легальную санкцию.

Февральский съезд земцев-конституционалистов¹⁴⁷ помимо этого своего акта сделал еще два других постановления чрезвы­чайной важности. Огромное большинство его высказалось за все­общее избирательное право с прямыми выборами и за государст­венное вмешательство в область аграрных отношений между

прочим и «путём обязательного выкупа из частновладельческих земель необходимых прирезок в интересах малоземельных групп разных категорий» и «путем упорядочения условий аренды».

Первое постановление, конечно, не было особенно важно само по себе: оно давно стало основным требованием «Союза освобож­дения» и лежало в основе совсем уже готовой работы, проекта конституции, составленной далеко не крайними левыми элемен­тами «Союза»; но принятие этого положения, после его тщатель­ного обсуждения, съездом земцев давало твердую точку опоры в агитации в пользу того же принципа в земской среде вообще, а это имело, конечно, большое тактическое значение. Аграрное по­становление¹⁴⁸ имело важное значение и для всего Союза осво­бождения: до тех пор в «Союзе», как целом, этот вопрос не об­суждался и вообще не ставился после заграничного съезда в июне 1903 г. и статьи Л. в №33 «Освобождения»¹⁴⁹. Не было это­го пункта и в парижском проекте программы, присланном н& съезд в октябре 1904 г.*

Но этот пункт уже имеется в том 67 № «Освобождения» от 5 марта, в котором, как мы видели, возобновляется в журнале работа по программе. В том же № под заглавием «Вопросы тактики» начинается ряд статей редактора, спокойно выясняю­щих положение дел и прекрасно характеризующих для нас тог­дашнее настроение освобожденческих кругов. Трудно сказать, бы­ли ли уже известны редактору в это время постановления съезда земцев-конституционалистов от 24 февраля: он приводит это по­становление лишь в следующем 68 № в окончании той же статьи. Во всяком случае он или примыкает к их тактике, или самостоятельно пришел к тому же выводу. А именно, говоря о необходимости открытой конституционно-демократической пропа­ганды среди крестьянства и рабочего класса, Струве советует те­перь же приступить к фактическому осуществлению права собра­ний в городах и сельских местностях, воспользовавшись для это­го, как легальным основанием, указом и рескриптом 18 февраля, выдержки из которого мы выше привели. Далее при образова­нии союзов не раз была пущена в ход именно эта тактика. В своих статьях 6 тактике Струве, решительно настаивая на пропа­ганде идей партии среди масс населения и офицерства, вопрос о вооруженном восстании решает отрицательно (с. 295).

Но наряду с этой пропагандой естественно выдвигается необ­ходимость окончательно объединиться на программе: «В настоя­щее время демократическая партия должна, наконец, образовать­ся; в противном случае элементы, составляющие ее естественные и необходимые кадры, будут оттеснены на задний план и поли­

тические судьбы России будут решены состязанием реакционных и крайних партий». «Вот почему «Союз освобождения» должен поставить своей первейшей задачей образование демократической партии, программа которой, думается нам, в основных и решаю­щих чертах уже обозначилась вполне ясно» (№67 от 5 марта, вступление к проекту программы).

Именно над задачей выработки политической программы и работал усиленно «Союз», готовясь к своему третьему съезду, на­значенному в Москве 25 марта. Заслушанный еще на П съезде¹⁵⁰ проект программы был затем передан в местные группы и под­вергался там тщательному обсуждению. Заключения групп были доставлены в Москву, сведены воедино и рассмотрены особой ко­миссией. Эти предварительные работы на местах имели огром­ное значение для дальнейшего развития «Союза». Необходимость войти в обсуждение программы подготовила возможность образо­вания партии и весьма быстро устранила довольно распростра­ненную и, как мы видели, нашедшую себе выражение еще в за­явлении конституционалистов в № 1 «Освобождения» мысль о постановке одних только политических требований без остальных частей программы. «Союз» нередко мыслился как временное сое­динение разнородных элементов с единственной целью добиться конституции, и полная партийная программа не вязалась с пред­ставлением многих членов «Союза» о его истинной сущности. На деле, однако, такое отделение политической и социальной ча­стей программы было невозможно и, приступив к работе, защит­ники одной только первой части не могли удержаться на своей точке зрения. И на Ш съезде принципиальных споров о возмож­ности такого узкого толкования, помнится, вовсе уже не возника­ло. Конечно, тут значительное влияние оказала и официальная постановка на очередь вопроса о представительстве. Близость воз­можной работы в представительных учреждениях рисовалась в более реальных чертах, а вероятность выборов сама собой пред­полагала наличность партий с программой реформ, которые ох­ватывали бы собой по возможности все стороны государственной жизни.

Третий съезд «Союза освобождения» в Москве (25 - 28 марта 1905 г.) в полицейском отношении прошел так же спокойно, как и два первых. Помещения для заседаний съезда доставила весь­ма сильная адвокатская группа, предоставив ему квартиры своих коллег. Заседания комиссий происходили на квартирах различ­ных московских домовладельцев. Состав членов мало чем отли­чался от обычного: «Союз» сделал, однако, к этому времени но­вые завоевания. На съезде представлена была весьма сильная ро­стовская (на Дону) группа и «Вятский демократический союз», также вошедший в состав «Союза освобождения». К самому нача­лу занятий съезда приехал в Москву из Америки, отложив чте­ние второй части своего курса, П. Н. Милюков. Но если состав съезда в общем соответствовал предыдущему, то в настроении

190

его членов уже обнаружилось значительное различие, объясняе­мое тогдашним положением дел. Нелегко было мирить спокой­ную подготовительную работу, необходимую для того, чтобы страна вступила достаточно зрелой в предстоящую конституцион­ную жизнь, и бурный напор на правительство с целью ускорить это вступление, напор, поддерживаемый еще чувством неостыва-ющего возмущения наиболее впечатлительных элементов против совершившегося за последнее время.

На обсуждении программы эта двойственность настроения, впрочем, заметно не отразилась. Программа была принята, после весьма тщательного рассмотрения, довольно единодушно. Только по вопросу об избирательных правах женщин соглашение не могло быть достигнуто, и меньшинство, считавшее по тактиче­ским соображениям постановку этого вопроса преждевременной, осталось при особом мнении и сохранило за собой право его за­щищать и впредь. Вопрос об однопалатной или двухпалатной системе представительства, который также разделял участников съезда, был совершенно обойден молчанием. Вообще программа не считалась чем-либо законченным и неподвижным. В конце ее находится весьма важное замечание, которое подчеркивает особый характер акта и указывает на то, как еще далеко было «Союзу» до настоящей партии. Вот это заключение программы:

Настоящая программа, представляя собою то общее, на чем объединились все группы «Союза освобождения», конечно, не могла охватить всех частных взглядов и мнений, которые выска­зывались при ее выработке. С другой стороны, так как принятые «Союзом» решения диктовались условиями того политического момента, в который происходило ее обсуждение, то решения эти и могут считаться обязательными лишь постольку, поскольку по­литические условия останутся неизменными. Допущение такого временного и условного элемента в свои программные решения «Союз освобождения» считает неизбежным и необходимым усло­вием для всякой политической программы, преследующей цели реальной политики. Только дальнейший ход политической жиз­ни может показать, какие изменения и дополнения в принятой программе окажутся нужными, и самая необходимость оставить некоторые вопросы временно открытыми показывает, что в этих случаях (курсив наш.-сост.) за отдельными членами и группа­ми «Союза» остается свобода выбора тех действий и решений, которые диктует им их совесть и их общественное убеждение.

Программа начинается вступлением, в котором составители исходят из предположения о созыве Учредительного собрания и вероятную близость его приводят как довод в пользу необходи­мости составить подобного рода документ, причем общей и не­посредственной целью «Союза» признается «коренное преобразо­вание государственного строя России на началах политической свободы и демократизма».

Затем следует самая программа, которую можно разбить на

ш

девять отделов; в тексте они не разделены между собой и вооб­ще вся программа вовсе еще не носит обычного для таких про­изведений характера, а в главной своей части излагает известные мысли и положения в форме обычной литературной статьи, ус­танавливая связь между отдельными частями переходными фра­зами, отчасти заменяющими заголовки. Только последние отде­лы программы, как раз те, в которых она носит наиболее ориги­нальный отпечаток, выливаются уже в форму занумерованных пунктов.

Программа наполовину составляет буквальное повторение по­лученного в октябре 1904 г. из Парижа проекта. По наследству оттуда получил этот главный документ «Союза освобождения» и свою форму. Но везде видны следы тщательного и продуманно­го пересмотра первоначального текста: кое-что из него выпущен но, кое-что вставлено вновь, а та часть, которая касается аграрно­го и рабочего вопросов, т.е. те отделы, которые выдвинуты были в жизни «Союза» за последний период, составлены совершенно самостоятельно и подвинули эти вопросы неизмеримо далее н^ только октябрьского проекта (который мы далее будем означать под данным им тогда заглавием Платформа конституционно-^ мократической партии), но и проекта программы, напечатанного Струве, как мы видели, в №67 «Освобождения». В этом послед­нем, вышедшем за двадцать дней до съезда, 5 марта, есть от­ступления от платформы в том же направлении, что и в приня­той позднее программе*, другие - в противоположную сторону**}" но никакого влияния №67 на работы съезда не видно. Да это и не удивительно. Предшествовавшая съезду большая коллективная работа в группах «Союза» и в центральном органе всецело про*, изводилась исходя из Платформы.

Рамки статьи не позволяют подробно разобрать программу по существу и в ее отношениях к более ранним работам. Приходит­ся ограничиться более общими указаниями. -

Как это вошло в традиции освобожденцев еще с напечатанно­го в №1 «Освобождения» заявления «От русских конституциона^ листов», первый отдел программы посвящен весьма подробному выяснению основных начал равенства и гражданской свободы; ж последней программе, отчасти по примеру октябрьской Платфор­мы 1904 г. начала эти объединяются общим наименованием: «Права человека и гражданина». |

Во втором отделе-о государственном строе, как уже указано; отсутствует упоминание о земской палате, подробно описанной & Платформе. Особенно подчеркиваются бюджетные права «народ­ного собрания» и право законодательной инициативы народных

Выкинут пункт о двухпалатной системе представительства, развита аграрная программа. **

По отношению к Польше, права которой в №  67 весьма значительно рас-, ширены против Платформы, в принятой же программе они еще более затушеваны.

192

представителей. Говорится об ответственности министров перед народным собранием. Избирательное право определяется по обычной четырехчленной формуле с прибавлением лишь слов: «без различия пола». Законодательные права представительства определяются согласно Платформе, но с изменением последних слов: «Силу закона в преобразованной России могут иметь толь­ко постановления народного собрания, опубликованные за под­писью главы государства».

Третий отдел посвящен областному вопросу и правам наци­ональностей. Вопрос о Финляндии трактуется тождественно с Платформой: за Финляндией признаются все ее прежние права, и истолкованы они весьма широко.

Польше, напротив, вовсе не отведено самостоятельного места, объем ее прав и обособленности не предрешается, а она постав­лена только во главе «областей Империи» (подлинное выраже­ние), которым должно быть предоставлено «самое широкое обла­стное самоуправление». В виде примера здесь перечисляются: «Польша, Литва, Малороссия, Закавказье».

По отношению к правам национальностей несколько далее развита традиционная формула «Союза»: «В отношении народно­стей, входящих в состав России, мы безусловно признаем их право на культурное самоопределение». Кроме того, оговорено принципиальное право употребления народных языков в началь­ных школах и во всех местных учреждениях. Постановка всех этих вопросов отлична от Платформы. Пункты о местном само­управлении заключают в себе обычные требования всеобщего из­бирательного права, независимости, расширения компетенции (включая и полицию) и учреждение более мелких органов (само­управление «сельское и участковое»).

Четвертый отдел развивает довольно полную программу школьной реформы, пятый - судебных преобразований. В чис­ле последних к требованиям Платформы прибавлена отмена смертной казни, а выкинут принцип избираемости мировых судей.

Шестой отдел - об общих преобразованиях хозяйственной жизни России - требует прежде всего разрыва с системой внеш­них захватов (это новое против Платформы) и с финансовой экономической политикой, разорительной для страны. «Контроль народных представителей прекратит практиковавшееся до сих пор расточение народного достояния». Признается необходимым «отказ от покровительства отдельным предприятиям и предпри­нимателям и усиленное покровительство развитию производи­тельных сил народа». (Это также новые пункты.) Предполагается постепенное понижение таможенных пошлин, причем от такого понижения, буквально сходясь с Платформой, программа ожида­ет не только пользы для сельского хозяйства, но и расцвета са­мой промышленности.

В седьмом отделе (в тексте перемежающемся с положениями

7 — 4264 193

шестого) выставлены три пункта под номерами о реформе обло­жения: 1) отмена выкупных платежей, 2) «развитие прямого об­ложения за счет косвенного и постепенное понижение и уничто­жение косвенных налогов», 3) «реформа прямого обложения на основе прогрессивной пропорциональности налогов доходам обла­гаемых лиц». Здесь новшеством против Платформы оказалась вставка во 2-м пункте немаловажного слова «уничтожение», кото­рое, однако, вовсе не должно было обозначать полного упраздне­ния всего косвенного обложения, а лишь некоторых из отдель­ных налогов этой категории.

Восьмой отдел - аграрная реформа - изложен в четырех закон­ченных пунктах, не связанных ни с Платформой, ни с постанов­лением февральского съезда земцев-конституционалистов. В пер­вой в октябре 1904 г. говорилось только в довольно общих выра­жениях-о «целой системе мер», о «довершении дела освобожде­ния крестьян на начале обеспечения трудящимся массам воз­можности ведения самостоятельного хозяйства», о «содействии перехода земель в руки крестьян», об «общей реформе крестьян*¹ ского земельного права». Только требования «создания демокра­тического арендного права» и «охрана земледельческих рабочих», с предоставлением им свободы стачек и союзов, звучат более оп­ределенно. Земская февральская программа по существу близка к освобожденческой мартовской, но формулирована совершенно иначе.

Основной, первый пункт последней гласит: «1. Новое наделе­ние безземельных и малоземельных крестьян государственными, удельными и кабинетскими землями, а где их нет - частновла­дельческими, с вознаграждением нынешних владельцев этих эе* мель». Дальнейшие пункты говорят о «государственном земель? ном фонде», понимаемом весьма узко, о создании арендного пра* ва и о защите земледельческих рабочих*.

Девятый отдел программы - по рабочему вопросу - составляет также совершенно новую и самостоятельную работу, вылившуюся в законченную форму 9 пунктов. Помимо обычных требований охраны труда, создания условий для развития коллективной са­модеятельности и обеспечения старых и утративших здоровье и трудоспособность, здесь мы находим отдельный пункт, трактую­щий вопрос о нормировке продолжительности рабочего времени следующим образом: «2. Законодательное регулирование продол­жительности рабочего времени путем введения 8-часового рабоче­

го дня в тех производствах, где это возможно немедленно, и приближения к нему в остальных производствах»*.

Как мы видели, наиболее щекотливые пункты, которые мог­ли бы вызвать коренные разногласия, обойдены были молчани­ем, но получившаяся затем программа достаточно полно выра­жала общее мнение «Союза», а вместе с тем давала в практиче­ском отношении достаточные ответы на главные из очередных вопросов.

Помирить разногласие в тактической области на съезде было труднее. Часть его членов во что бы то ни стало требовала бо­лее активных выступлений со стороны «Союза» в тогдашний критический период, не довольствуясь пропагандой конституци­онных идей в обществе и массах и той организационной ролью, которая выпадала на долю «Союза». Главным образом под влия­нием впечатлений от 9 января слышались призывы к открытой и решительной борьбе. Большинство, однако, не усматривало та­ких средств, которые были бы в распоряжении «Союза» для не­медленных выступлений, да и защитники затруднялись форму­лировать эти средства вполне конкретно. В воздухе уже носились такие лозунги, как бойкот Думы, самочинные выборы, вооружен­ные выступления и политическая забастовка, но конкретизиро­вать их и вынести какие-либо определенные решения, составить законченный план было трудно, и пришлось довольствоваться рекомендацией дальнейших организационных шагов в союзах, съездах и на всяческой пропаганде идей в периодической печа­ти, в листках, в брошюрах, на разного рода публичных и специ­альных политических лекциях. На съезде этом положено начало издательскому делу, которое затем значительно разрослось. После него же устроена была в Петербурге «Союзом» конспиративная типография, действовавшая беспрепятственно до самого конца жизни «Союза». Первым ее изданием была «Программа «Союза освобождения». Затем с 15 мая начал выходить «Листок «Союза освобождения» в качестве официального органа «Союза». Всего вышло 6 листков, из них последний - 5 сентября 1905 года. Из помещенных в листках сведений мы узнаем и об издательской деятельности местных групп «Союза»: Самарская группа издала брошюру под заглавием «Великая перемена», Воронежская - лис­ток «Как правительство помогает дворянам», Новгородская - вы­пустила четыре «Письма к крестьянам».

Как и в предшествующей жизни «Союза», работа отдельных его членов и организаций выливалась в весьма разнообразную

195

7*

форму. Устраивались лекционные поездки по России, имевшие огромный успех, в Москве систематически устраивались, не исп­рашивая на это разрешения, в частных домах лекции на совре­менные политические темы*, были попытки своеобразной орга­низации в рабочей среде Петербурга. Памятником последней ос­тается напечатанный в освобожденческой типографии летом 1905 г. в Петербурге «Устав союза рабочих».

Кроме этих начинаний следует отметить здесь еще одно предприятие, инициаторами которого были также члены «Сою­за»: это издание в Москве, под редакцией кн. С. Н. Трубецкого, еженедельного журнала «Московская неделя». Разрешение на из­дание, после труднообъяснимых задержек, было получено, и два номера 12 и 24 мая вышли из типографии, однако же только для того, чтобы немедленно попасть в руки наложившей на них арест цензуры.

Обстоятельства, при которых совершились эти аресты, не ос­тавляли ни малейшего сомнения, что продолжать дело не удаст­ся, и его пришлось бросить в самом начале**.

Вскоре после третьего съезда происходили в Москве по ини­циативе освобожденцев еще два совещания, которых нельзя обойти молчанием. 9 апреля состоялся съезд с поляками, пред­ставителями партий народной демократии и прогрессивной де­мократии¹⁵¹. Совещание это значительно продвинуло вперед воп­рос о русско-польских отношениях и указало на конкретные ос­новы возможного соглашения. 29-30 апреля происходило аграр­ное совещание, на котором при содействии специалистов разра­ботаны были основания аграрной программы***.

Зарницы. Литературно-политический сборник. 1909. N*  2. С 147-158.

А.ТЫРКОВА-ВИЛЬЯМС'Ч КАДЕТСКАЯ ПАРТИЯ

Кадетская партия занимала немалое место в жизни той дума­ющей, читающей России, которая количественно составляла не­значительную часть населения, но как движущая умственная си­ла имела большой политический и моральный авторитет. О по­литических партиях нередко говорят с насмешливым пренебре­жением, особенно теперь, когда во многих странах политические